Изъятый у чужака материал показал, что Рено прибыл со стороны некорпоративного космопорта. Было видно, что он бежал. Затем, когда он поравнялся с домом, его кто-то атаковал прямо из дверей первого этажа.
– Тони оглядывался через плечо. Он был так взволнован, что не успел привести себя в обычный аккуратный вид. Его напугало что-то, нам невидимое. Затем с земли вскакивает женщина – так быстро, что ее едва удается различить, – и стреляет Тони в подмышку из пистолета Чемберса. Под определенным углом может показаться, что она бросилась на него из-под земли.
– И?
Он улыбнулся.
– И это ты, – сказал он.
Ассистентка молча уставилась на него. В носу у нее возник запах птичьих плюмажных перьев, влажный и кислый. Она вспомнила, как чужак лежал на матрасе, беспомощно глядя на нее, окруженный дрейфующими вокруг перьями, и шептал:
– Я здесь. Это я.
Они просверлили ему череп. «Странный способ окончить странную жизнь», – подумалось ей. Словно обдумывая контраргумент, чью тонкость Эпштейн осознать не был готов, она подошла к окну и опустила взгляд на улицу. Применив определенную комбинацию оверлеев, она могла изучить Тони Рено как в его нынешнем виде, так и в состоянии, какое было ему присуще при первом визите ассистентки в переулок, отходящий от Туполев-авеню. Она сверилась с предплечьем, по которому бежали идеограммы – черные и кирпично-красные, похожие на китайские иероглифы, плотные и надежные, в отличие от зернистого воздуха криминально-туристического квартала. Снова задождило, но подвешенного в воздухе человека дождь не достигал. Вернее сказать, он падал сквозь него. Подошел Эпштейн и тоже выглянул на улицу ей через плечо.
– Я ничего не стал делать с этими записями, – проронил он. – Они поступят прямо к тебе в офис, мои люди придержали отчет.
Она не ответила, но лишь улыбнулась непонятной улыбкой, и он понял, что наступает самая тяжелая пора этого дня. Даже на пятом этаже управления Полиции Зоны ассистентку боялись до усёру. Говорили, что у нее нет собственной личности, судачили, что она не испытывает эмпатии и не понимает людей. Эпштейн понял, что так все оно и есть. Его дальнейшая жизнь зависела от того, насколько искусно он сумеет дистанцироваться от обнаруженных улик.
– Я просто коп, – подчеркнул он. – Это твое дело.
Ассистентка не стала с ним спорить.
По всему гало рушились альянсы. Тлеющие кризисы в системах Пентре-Де, Асвенка и Фран-Порти разразились открытыми конфликтами. Затем война вспыхнула повсюду и стала делом каждого, так что ее требовалось по возможности оперативно интегрировать в личный рабочий график. Семисекундные сегменты, трехминутные документалки. Фокусированные дебаты, встроенные медиа. Двадцатипятичасовой прямой эфир mano a mano
[79]
из разных родов оружия в Малом Магеллановом Облаке, обзор всей кампании с первого дня, с приложением интерактивной карты финтов флотилии ЗВК у β Киля. Углубленный курс: Как гамма-лучевая война пришла на Кассиотону-9, Вездесущая угроза гравитационно-волновых лазеров и Мы хотим спросить у вас, как иначе они могли бы решить проблему? Людям это нравилось. Военные симулякры полностью занимали их настоящее, где неутолимые стремления всей жизни, которым они потакали, удавалось интерпретировать как восторг. А под прикрытием прикрытия по всему гало катилась война настоящая, пока не достигла Панамакса IV.
Риг Гейнс, испытав неожиданное беспокойство по поводу этих событий и, не в последнюю очередь, своей роли в них, метнулся на «Шестом маршруте» к месту археологических раскопок Алиссии Финьяль. Он надеялся убедить ее убраться с планеты вместе с ним, пока дела своеобычно не повернули к самому скверному сценарию. Он, правда, не думал, что она согласится.
Там было жарко, а в ее доме – пусто. В монастыре его ждала записка: «Риг, когда начнется дождь, тут случится кое-что очень красивое». Дождем и не пахло. Камни так раскалились, что жгли руку. Жар этот исходил не от дневного солнца, а словно бы из-под поверхности восьми риолитовых колонн вокруг фонтана, устремляясь вертикально вверх из центра группы. Гейнс весь день до вечера просидел там, ожидая появления Алиссии и глядя, как дрейфует тепловая рябь над гладкими овальными булыжниками. В четыре часа небо затянула облачность. Сверкнуло несколько зарниц, но ничего особенного вроде бы не намечалось. Однако в пять полил дождь.
– Господи, Алиссия… – вздохнул Гейнс. Пошел ее искать и тут же промок до нитки.
На центральной площади было пусто, если не считать детей, которые забегали перед Гейнсом, смеясь и вопя: «Ла Кава! Ла Кава!» Он последовал за ними на крытый рынок. Там тоже было пусто. По всему гало люди продавали друг другу обычные вещи, от пустых бутылок до кожаных поясов. Здесь же с лотков торговали обувью да десятидюймовыми голограммами очень толстых детей в кружевных воротничках. Дальше лежали буханки хлеба, словно крупные гладкие камни на пляже. Потом мясо. Толстые и тонкие куски. Длинные тонкие куски мяса висели над лотками подобно полупрозрачным шторам, распространяя кисло-металлический запах.
– Эй, ребята? – позвал Гейнс, на миг потеряв их из виду.
– Ла Кава! – воскликнули они.
Рынок был похож на темный лабиринт. В забегаловке для рабочих предлагали sesos rebosadas
[80]
, мозги в соте, мозги всех видов; посетители ели стоя. Ноздри Гейнса заинтересованно раздулись, но мальчишки звали его дальше, на освещенную противоположную сторону рынка, откуда исходил иной запах. Через щели в крыше текли струи дождя. Ребята поманили его. Гейнс подошел, остановился, приглядываясь, что там, и вдруг понял, что не в состоянии ни пошевелиться, ни как-то описать смысл происходящего на второй площади, поменьше.
Площадь была в воде на два-три фута в глубину. Канализация забилась. Люди собрались туда потанцевать в сточной воде, среди мусора и дерьма всех сортов – от обычных испражнений до смятых упаковок. Мокрая вонючая одежда липла к их телам. Они танцевали и пели группами, высоко поднимая ноги и плюхая ступни в грязную воду, словно в набегающий предвечерний прибой, так что повсюду разлетались брызги дерьма. Некоторые утопали в дерьме по колено. Некоторые не танцевали и не стояли на коленях, но, прислонясь друг к другу, сплетались, явно трахаясь. Гейнс много чего в мире постиг, но не понимал, что тут творится. Он заметил Алиссию: та смеялась и звала его к себе. Дети заулыбались и вцепились в него. Гейнс рванулся изо всех сил и высвободился. Убегая с рынка, он заслышал низкий грохот где-то внизу, глубоко под ногами.
Дождь лил еще восемь часов. Гейнсу не хотелось спать. Он всю ночь провел в монастыре, подключившись к сети через сверхсветовой маршрутизатор, оставленный на орбите, а когда прекратился дождь и выглянуло солнце, сел у фонтана и оставался там, пока утреннее тепло не высушило его одежду. Вскоре после десяти вернулась Алиссия Финьяль. Усталая, но чистая и довольная. Полная энергии.
