После этого Реноко материализовался внизу, на грузовой палубе, и обнаружил обгоревшего пассажира рядом с одним из саркофагов: тот орудовал сварочным аппаратом четырехсотлетней давности. Везде летали искры. Свет и жар сварки придавали грязному тесному отсеку сходство с горнилом божественного творения. Реноко минуту-другую восхищенно наблюдал за работой пассажира, затем спросил:
– Это что, сварка металлов в активных газах?
Обгоревший пассажир откинул сварочные очки и покачал головой.
– В инертных, – сказал он. – А ты сваркой занимался?
– Никогда, – признал Реноко. – Но мне нравится смотреть.
Пассажир кивнул с таким видом, словно все время слышит подобные комплименты, но по-прежнему ценит. Не каждому дано овладеть искусством сварки. Некоторое время в отсеке царила атмосфера энтузиазма, потом пассажир заметил:
– Ну и дерьмовое же тело ты мне подкатил!
– Твое собственное, – указал Реноко.
– Не помню, чтобы так с собой обращался.
– И такого хватит, – сказал Реноко. – Она говорит, можешь начать в любое время. Они тебя ждут на карантинных орбитах.
Обгоревший пассажир почесал свой ирокез.
– Если не сейчас, – спросил он себя, – то когда? – Но похоже было, что он колеблется. Потом, пожав плечами, он усмехнулся и похлопал Реноко по плечу. – Так что, она в конце концов явилась попрощаться с тобой, эта китаяночка?
Реноко улыбнулся.
– В конце концов явилась, – отозвался он.
– И тебе стало лучше?
– И мне стало лучше, – согласился Реноко.
– Это хорошо, – сказал обгоревший пассажир. Потом коснулся рукой головы Реноко.
– О! – вырвалось у того. Реноко увидел нечто совершенно особенное.
– Она старается для каждого.
Реноко завалился назад, со вздохом соскользнул по переборке, осел на пол, после чего стал терять себя из виду. Ощущение было жутковатое. «В моем случае, – снова напомнил он себе, – неправильно говорить: „Я думаю, что…“ Следует всегда говорить: „Аз есмь мысль о том, что…“». Потом его не стало. Он перестал быть мыслью. Впрочем, пока ребята с Земли едят ланч, частица Реноко всегда пребудет фрактальным воспоминанием в базе данных «Блестящего пятицентовика» – уловить и распространить любой свет тусклый свет через трещиноватое стекло иззубренный свет рифленой хромированной пластины покрытой отражающей пленкой розовый диффузный неоновый свет размытый по потолкам мебель «формика» вычурных пастельных оттенков рифленая хромированная декоративная пластина барной стойки интересный отблеск на шахматных плитках пола сияющий лимонно-шербетовый свет оттиснут на каждом кресле из розовой фальшкожи идеальный сахарный оттенок все предметы точно карамельные все предметы идеально опредмечены собой и в то же время идеально подобны всем прочим о эти странные пластиковые подносы синие металлик, – не столько глюком, сколько резонансом, остатком резидентной программы, которая раз-другой в год печатает себя списком эстетических возможностей на чеках кассовых аппаратов по всему гало, особое предпочтение отдавая нью-венуспортскому «Бубну».
Через сорок секунд грузовая палуба озарилась ярким светом.
Внутренние коммуникации вырубились. Наверху, в рубке управления, замигали тревожные огоньки.
– Принять! – скомандовала Лив Хюла пилотскому интерфейсу. Ничего. Она рукой запихнула проводки глубже в рот.
– Пфиять!
Слишком поздно. Они были наполовину выведены, когда прервался контакт. Она запихивала провода все глубже, пока нёбо не стало кровоточить, но система не откликалась. Вместо этого Лив выдернуло прочь из себя и пустило длинным безличностным маршрутом.
Когда восприятие реальности вернулось, Лив обнаружила, что смотрит на корабль через внешние роевые камеры. По бронзовому корпусу, точно пылинки по улице в жару, сновали авторемонтные устройства. Корма то проявлялась, то исчезала из виду. Аутригеры, дюзы, невысокая, похожая на авокадо выпуклость, где находился динаточный двигатель… через них мерцали звезды. Снизу, где раньше располагались грузовая палуба и машинное отделение, во тьму уходили прерывистые размытые струи плазмы, вытянувшись уже на астрономическую единицу и закругляясь, словно ятаганы. Лив стало плохо. Коннектор наполовину торчал у нее из мягкого нёба комком золотистых проводков, а она только и могла, что щелкать тумблерами.
– Антуан? Ты там?
Никто не ответил. Внутри корабля одно за другим отключались и исчезали целые секции: машинное отделение, грузовые отсеки, коридоры, вентиляционные шахты, трапы. Сунешься не в ту дверь – и кто знает, что за нею окажется? Лив все видела, но чувствовала себя ослепшей. Экраны рубки были заполнены чем-то вроде калек серого на сером – ее корабль плыл через сияющую тьму. Там ничего не было, но чувствовался строгий порядок.
– Господи, Антуан, – сказала она, – ну во что ты опять вляпался?
Ее никто не слышал.
Антуан меж тем избавлялся от бремени дерьма, а Ирэн, которая Реноко не доверяла ни на грош, держала путь через жилую секцию в сторону грузовой палубы, прихватив из оружейной каюты свой любимый автоматический «Фукусима Хайлайт» и облачившись в легкий белый скафандр; прозрачный шлем она отстегнула и засунула под мышку. Трапы в тусклом аварийном свете изгибались под экспрессионистскими углами; чем ближе к корме, тем ненадежнее становилась гравитация в коридорах. Связь отрубилась. Трудно было судить, где верх. Ирэн, впрочем, выглядела просто превосходно в облегающем скафандре, и ее лицо в рамке волнистых светлых волос изображало непреклонную решимость.
– Тут чертовски жарко, – констатировала она. – Есть тут кто-нибудь?
Она приложила ухо к двери, ведущей на грузовую палубу.
– Вау, – сказала она. – Лив? Антуан? Я что-то слышу!
Положив на пол «хайлайт» и шлем, она открыла дверь и вошла.
В тот самый миг, как Лив заслышала странные крики Ирэн, недостающие секции корабля вернулись на место. Антуан так и не узнал, что они исчезали. Он появился в рубке, наспех застегивая штаны, и вместе с Лив пустился бежать по коридорам «Новы Свинг»: кое-где приходилось наудачу бросаться в лестничные шахты, уходя от зон взбесившейся физики. Корабль пересобирался вокруг них. Корпус звенел и лязгал. Дверь на грузовую палубу была приоткрыта, и оттуда в коридор падала вертикальная полоска лимонно-желтого света, а внутри продолжался какой-то непостижимый переход. Метались неясные тени, звучала музыка, похожая на церковную, везде летали искры, и чей-то голос вопил:
– Бля! Бля!
Антуан решительно отвернулся, но так же решительно сунул руку за дверь. Пошарив там некоторое время и растянувшись по стене, он все же ухватил Ирэн за щиколотку и выволок ее в коридор.
– Антуан… – прошептала она озадаченно, словно констатируя простой факт, – Вселенная не такая, как нам кажется. – Протянула ослабевшую руку к Лив Хюле, настойчиво продолжила: – Там ничто по нашей мерке не скроено!
