— Он попросил нас подождать здесь…
В глазах отца Бардони за очками в черной оправе было все то же выражение, и Гарри знал: он хочет еще раз попросить его изменить решение.
— Я знаю, вы хотите как лучше, святой отец. Но пожалуйста, не надо…
Гарри с секунду смотрел на священника, чтобы удостовериться, что тот понял его, а затем отвернулся и окинул взглядом комнату.
Как и все здание, она была старой, со всеми признаками возраста: штукатурка на стенах — в трещинах и неровностях, залатанных и замазанных заново тем же горчично-желтым цветом, что и коридор. По контрасту с темным деревом алтаря и стульев кафельный пол, выцветший за много лет, если не веков, казался почти белым; люди приходили сюда, усаживались, смотрели, потом уходили, с тем чтобы их сменили другие, приходящие с той же самой целью: посмотреть на умершего.
Гарри подошел к одному из стульев и сел. Жуткий процесс опознания и последующего патологоанатомического исследования тел убитых пассажиров ассизского автобуса производился быстро и квалифицированно большим, чем обычно, штатом — так распорядилось итальянское правительство, все еще не оправившееся от потрясения после убийства кардинала Пармы. Задание выполнено, останки отправлены в морг Instituto di Medicina Legale
[11]
Римского университета и в различные похоронные бюро поблизости, чтобы там их поместили в закрытые гробы для возвращения семьям и похорон. И, несмотря на расследование преступления, связанного с его именем, к останкам Дэнни отнеслись точно так же. Его тело находилось где-то здесь, у Гаспарри, в этом здании, его обезображенное тело, убранное в ящик, как и все остальные трупы, для последующей перевозки домой и окончательного упокоения.
Гарри мог позволить событиям идти своим чередом, вероятно, должен был позволить, чтобы Дэнни в закрытом и запечатанном гробу отправили обратно в Калифорнию и там похоронили. Но после того, что случилось, он не мог так поступить. Как теперь выглядел Дэнни, на что были похожи его останки — не имело значения. Он должен был увидеть его в последний раз, это был бы прощальный жест, которым он сказал бы: «Прости, что меня не было там и тогда, когда я был нужен тебе. Прости, что мы были отделены друг от друга досадой и непониманием. Что мы ни разу не поговорили об этом, не преодолели преграду, не удосужились даже понять…» Просто сказал бы ему: «До свидания, я люблю тебя и всегда любил, как бы это ни выглядело со стороны».
— Мистер Аддисон, — произнес, подойдя и остановившись перед ним, отец Бардони, — прошу, для вашего блага… Я видел, как люди, не менее сильные и решительные, чем вы, утрачивали самообладание при виде столь чудовищного… Следуйте путем Господа нашего. Ваш брат хотел бы, чтобы вы запомнили его таким, каким он был.
Громко скрипнув, открылась дверь, и в комнату вошел мужчина с коротко подстриженными полуседыми волосами. Красивый, почти шести футов ростом, он был окружен аурой аристократизма, сочетавшегося с добротой и человеколюбием. На нем была черная сутана с красным поясом и красная кардинальская шапочка, а на шее — золотая цепь, на которой висел золотой наперсный крест.
— Ваше преосвященство…
Отец Бардони слегка поклонился. Мужчина кивнул и посмотрел на Гарри.
— Мистер Аддисон, я кардинал Марчиано. Хочу выразить вам мои глубокие соболезнования.
Марчиано прекрасно владел английским, и, кажется, ему нравилось говорить на этом языке. Естественность его манер, его взгляд, красота движений — все вселяло спокойствие и уверенность.
— Спасибо, ваше преосвященство…
Гарри, водившему знакомство и с крупными деятелями закулисной политики, и с мировыми знаменитостями, все же ни разу не доводилось общаться с кардиналами, не говоря уже о занимающем столь высокое положение прелате, как Марчиано. Гарри был воспитан в католичестве, но вырос совершенно нерелигиозным человеком, пожалуй, даже неверующим. И все же он немного оробел. Вероятно, такое же чувство он испытал бы, посети его глава какого-нибудь государства.
— Отец Дэниел был моим личным секретарем в течение многих лет…
— Я знаю.
— Вы ожидаете в этой комнате, потому что хотите увидеть его…
— Да.
— Вы этого не знали, но отец Бардони позвонил мне, пока вы беседовали с синьором Гаспарри. Вероятно, он подумал, что у меня лучше, чем у него, получится отговорить вас. — Он позволил себе чуть заметно улыбнуться. — Я-то уже видел его. Ведь полиция обратилась именно ко мне, чтобы опознать тело. Я видел, насколько ужасной была смерть этого человека. На что только не направляет горделивое человечество устремления своего ума…
— Это не имеет значения. — Несмотря на присутствие Марчиано, Гарри не утерял твердости. Принятое им решение было глубоко личным и касалось лишь его и Дэнни. — Я надеюсь, вы меня поймете.
Марчиано долго молчал и в конце концов ответил:
— Да, понимаю.
Поколебавшись, отец Бардони вышел из комнаты.
— Вы очень похожи на него, — тихо произнес Марчиано. — Это комплимент.
— Спасибо, ваше преосвященство.
Дверь за алтарем сразу же открылась, и вошел отец Бардони в сопровождении Гаспарри и крупного человека в белоснежном халате, который толкал больничную каталку. На ней лежал маленький деревянный гроб, не больше детского. Гарри почувствовал комок в горле. Там был Дэнни, вернее, то, что от него осталось. Гарри перевел дыхание. Как можно приготовиться к такому? Кому бы то ни было… Как? Наконец он взглянул в сторону отца Бардони.
— Попросите его открыть.
— Вы уверены?
— Да.
Гарри увидел, как Марчиано кивнул. Гаспарри пару секунд постоял, словно в нерешительности, а потом одним движением, наклонившись вперед, открыл крышку гроба.
Гарри не двигался. Затем заставил себя сделать шаг вперед и заглянул. Он услышал собственное дыхание. Предмет лежал на спине. Большей части тела не было.
Там, где должно быть лицо, находилась смятая масса черепа и спутанных волос, с неровным, рваным отверстием там, где должен был быть правый глаз. Обе ноги были обрублены по колени. Он посмотрел туда, где должны были находиться руки — их не было. Но самым непристойным выглядело то, что кто-то надел на тело трусы, как будто хотел уберечь зрителя от непристойного вида гениталий, были они там или нет.
— О господи, — выдохнул он, — чтоб тебя!..
Ужас, омерзение захлестнули его. Он резко побледнел и невольно поднял руку, чтобы не потерять равновесия. Откуда-то раздалась итальянская трескотня, и это длилось с минуту, прежде чем он понял, что это говорил Гаспарри.
— Синьор Гаспарри приносит извинения за вид вашего брата, — сказал отец Бардони. — Он хочет закрыть гроб и убрать его.
Гарри поднял глаза на Гаспарри.
— Скажите ему: нет, еще нет…
