Щелк.
3.15
Она вспоминала о том, как прореагировал ее сын на появление Питера Китнера и объявление, кем тот является. Пришла мысль о том, что, несмотря на долгие годы подготовки и полной уверенности в том, что ему суждено стать царем, он даже не дрогнул. Не моргнул. Увы, не сидеть ему на российском троне, но он с почтением и смирением относится к тому, кто этот трон займет. Так повелевают ему долг и честь. Что ж, великий князь Сергей Петрович Романов, которому всего-то двадцать два года, в большей степени русский, чем все остальные из них.
3.16
Она услышала, как ворочается в постели мать. Окна задрожали под порывом ветра, хлопья мокрого снега залепили стекло.
Ей должны были рассказать об этом. По крайней мере Немов. Но не рассказал, молчал и водил ее за нос… Значит, кому-то и мэр, и Патриарх более верны, чем ей. Хотелось бы знать…
Щелк.
3.17
Неожиданно все погрузилось во тьму.
— Что это? — поднялась в кровати мать.
— Ничего, матушка, — успокоила ее Екатерина Михайловна. — Просто свет погас. Спите спокойно.
76
Базель, Швейцария. Все еще пятница, 17 января, 6.05
— Нам потребуется доступ к его досье и деловым бумагам. Хорошо бы сегодня утром… Хорошо. Да-да, спасибо. — Коваленко, держа в руке сотовый телефон, нажал на кнопку отбоя и посмотрел на Мартена.
— Господин Бир, старший инспектор полиции кантона Цюрих, ждет встречи с нами через час в морге университетского госпиталя. У полиции уже есть санкция на досмотр личного имущества покойного. Обыск разрешен как в его доме, так и на рабочем месте.
Глаза у русского были красные, веки припухли. Он сам, впрочем, выглядел не лучше. Оба были изнурены долгой дорогой, которую к тому же приходилось преодолевать в опасных условиях. Правда, когда они пересекли границу, въехав из Франции в Швейцарию, метель улеглась, и теперь снегопад превратился в легкие снежинки, плясавшие в свете фар.
Мартен вгляделся в экран навигационной системы и свернул на магистраль А-3, ведущую в Цюрих.
— Имя убитого — Ганс Лоссберг. Сорок один год, трое детей. Как у меня. — Коваленко зябко передернул плечами. Он смотрел вдаль, на небо, которое на востоке все еще было темным. — Вам когда-нибудь доводилось бывать в морге, мистер Мартен?
Опять детектив что-то вынюхивает! Наконец он нашелся:
— Был как-то раз в Лос-Анджелесе. Дэн Форд водил.
— Тогда вы знаете, чего ожидать.
— Знаю.
Николас не отрывал глаз от дороги. Было еще рано, но поток машин становился все интенсивнее, а потому следить за скоростью на скользкой дороге приходилось особенно внимательно. И все же его не могло не беспокоить поведение Коваленко. Он наверняка разговаривал с русскими следователями, побывавшими в Лос-Анджелесе. Ему было известно о Рыжем, о Хэллидее и о бригаде.
«А вдруг он подозревает, кто я на самом деле? Вот и давит на меня».
Все эти разговоры о морге, намеки на работу детектива, о том, где начинал учиться. А раньше, в Париже? Когда Коваленко наблюдал, как он, Мартен, сличает отпечаток пальца Реймонда с тем, который французская полиция сняла в машине Дэна Форда, знал ведь, что таким сравнением может заниматься только человек квалифицированный. Опять же догадки насчет Дэна Форда и насчет того, почему Вабр именно таким способом мог доставить меню среди ночи.
Не было никаких сомнений насчет того, почему русский детектив настаивал на том, что именно он должен вылезти из машины, когда она соскользнула с дороги. Не потому, что боялся, что автомобиль кувыркнется в пропасть, просто решил посмотреть, как Николас управляется с машиной в трудной ситуации, каковы его подготовка и опыт.
Но даже если Коваленко и подозревал, что Мартен не просто приятель Дэна Форда по университету, за какового себя выдавал, даже если русский коварно выжидал, когда его спутник выдаст себя, что из того? Разве что у него есть друзья в полицейском управлении Лос-Анджелеса…
Как бы то ни было, Николас не мог допустить каких-либо помех на своем пути. Он был убежден, что с каждой секундой подбирается к Реймонду все ближе, и Коваленко в этом деле был его единственным союзником. Более того, русский, преследуя собственные цели, безапелляционно распахивал все двери, таща Мартена следом за собой. Они делились информацией, а после приключения на снежной дороге между ними возникло нечто, напоминающее дружбу.
От таких выгод Мартен просто не смел отказаться, даже под угрозой в дальнейшем выдать себя. Вновь чуть-чуть сбавив скорость на обледенелой дороге, он взглянул на своего спутника и начал размышлять вслух:
— В прошлом году в Лос-Анджелесе Реймонд совершил побег с использованием огнестрельного оружия. Расстрелял ни в чем не повинных людей, в том числе полицейских. Применил пистолет и в Чикаго, где убил братьев Азов. Из пистолета были убиты Романовы в Соединенных Штатах и Мексике. В Париже был застрелен Нойс, а в Монако — Фабиан Кюртэ. Так почему же Реймонд — а мы знаем, что это был именно Реймонд, — вдруг берется за бритву или нож? Причем не просто берется, а выделывает холодным оружием такое, на что способен разве что какой-то свихнувшийся фанатик. Разделывается с жертвами, как мясник.
— Раньше мне уже приходило в голову, что мы имеем дело с ритуальными убийствами, — откликнулся Коваленко. — Не исключено, что это именно так.
— А может быть, и не так. Что, если события начинают ускользать из-под его контроля? Ритуал — это всегда контроль. Однако мы с вами видим признаки контроля лишь в первом ударе, который выглядит спланированным. А затем начинаются эмоции, много эмоций. Любовь, ненависть… Хватает и того и другого. Буря страстей, точно он не может сдержаться. Или не хочет.
После долгого молчания Коваленко наконец проговорил:
— Старинный нож, испанская наваха… Взят из личной сейфовой ячейки Фабиана Кюртэ в Монако. Было там и еще кое-что. Небольшой ролик восьмимиллиметровой пленки. Фильм.
— Фильм?
— Да.
— И это не было видео?
— Нет, именно фильм, снятый на кинопленку.
— О чем?
— Одному Господу известно.
Зимнее небо никак не хотело становиться светлее. Дорога А-3 сменилась А-1, и вдалеке замерцали огни Цюриха.
— Расскажите мне побольше о Китнере, — попросил Мартен. — Все, что вспомните. Может быть, о его семье. Кабрера — не в счет.
— У него есть сын, который со временем унаследует фирму, — вздохнул Коваленко. Было видно, что он начал уставать. — Еще есть дочь, которая входит в круг корпоративного начальства. Две другие дочери замужем — одна за врачом, вторая за художником. Жена его, как я уже упоминал, — особа испанской королевской крови. Кузена короля Хуана Карлоса.
