– Когда я покупала этот дом, я даже не подозревала, сколько с ним будет хлопот, – резко сказала она. – За те деньги, которые я уплатила за ремонт, подрядчик мог бы отреставрировать Букингемский дворец, но каждый раз, когда идет сильный дождь, мне кажется, будто я живу под Ниагарским водопадом. В любом случае он настаивает, что проблема связана с вашей крышей.
Ее гнев взволновал его. Она была красива. Выразительный кельтский облик, темно-синие глаза, светлая кожа и иссиня-черные волосы. И стройное тело спортсменки. Он предположил, что ей под тридцать, старше женщин, которых он предпочитал, но все еще очень привлекательная.
Даже теплый весенний вечер, понимал он, не станет оправданием тому, как сильно он вспотел, стоя в нескольких дюймах от нее. Ему безумно хотелось протянуть руку и коснуться ее, захлопнуть дверь и запереть изнутри.
Мужчина краснел и запинался, объясняя, что его крыша точно не может протекать, поскольку он сам делал ремонт. Он предложил ей позвонить другому подрядчику и проконсультироваться. Даже едва не начал объяснять, что пятнадцать лет проработал у застройщика и прекрасно знает – парень, которого она наняла, сделал паршивую работу, но смог вовремя себя остановить. Он не хотел выдавать, что испытывает какой-то интерес к ней или к ее дому, что вообще ее заметил, не хотел рассказывать ничего о себе…
Спустя несколько дней, когда мужчина сажал бальзамин вдоль подъездной дорожки, женщина вышла на улицу и подошла к нему извиниться. Она последовала его совету и позвонила другому подрядчику, который подтвердил ее подозрения: первый сделал работу паршиво.
– Он услышит обо мне в суде, – пообещала она. – Я получу на него повестку.
И тут, осмелев от ее дружелюбия, он сделал глупость. Стоя рядом с ней, лицом к их смежным таунхаусам, в очередной раз заметил, что жалюзи на ее окне еле держится. Это зрелище всякий раз выводило его из себя. Венецианские жалюзи на окнах их домов выстраивались в идеальный ряд, и когда вдруг перекашивались, это нервировало его, как скрип ногтя по стеклу.
И он предложил ей поправить жалюзи. Она обернулась и посмотрела на преступный ставень так, будто первый раз его увидела, а потом ответила:
– Спасибо, но зачем? Декоратор готов повесить новые драпировки, как только будет исправлен ущерб от протечек. Тогда и это поправим.
Это «тогда», разумеется, могло случиться и через несколько месяцев, но мужчина все равно обрадовался отказу. Он определенно решил сделать ее своей следующей гостьей, а когда она исчезнет, возникнут вопросы. Полиция примется звонить к нему в дверь и допытываться.
– Мистер Менш, вы не видели, с кем уходила мисс Мэтьюз? – станут спрашивать они. – Вы не замечали, кто приходил к ней в последнее время? Насколько вы с ней были дружны?
Он сможет ответить чистую правду: «Мы обменивались с ней парой слов, если случайно сталкивались на улице. Она, кажется, встречалась с одним молодым мужчиной. Время от времени я с ним здоровался. Высокий, каштановые волосы, лет тридцати. Он как-то представился. Его фамилия, кажется, Картер. Кевин Картер».
Возможно, полиция уже будет знать о Картере. Когда Мэтьюз исчезнет, они первым делом станут разговаривать с ее близкими друзьями.
Его ни разу не расспрашивали о Тиффани. Между ними не было никакой связи, так зачем задавать вопросы? Они случайно сталкивались в музеях – он нашел нескольких молодых женщин в музеях. В третью или четвертую встречу он счел уместным спросить Тиффани о ее впечатлении от картины, на которую она смотрела.
Она сразу ему понравилась. Прекрасная Тиффани, такая привлекательная, такая умная. Она решила, что раз он разделяет ее восторги от Густава Климта, то является родственной душой, человеком, которому можно доверять. Шел дождь, и она с признательностью приняла его предложение подвезти ее обратно в Джорджтаун. Он подобрал ее, когда она шла пешком к метро.
Она даже не заметила укола иглы. Обмякла и сползла на пол его машины, а потом он отвез ее к себе домой. Когда он заезжал к себе, Мэтьюз как раз выходила из дома; он даже кивнул ей, открывая дверь гаража. Конечно, тогда он еще не знал, что Мэтьюз будет следующей.
Каждое утро следующих трех недель он проводил все время с Тиффани. Ему нравилось держать ее у себя. Тайная комната была яркой и веселой. На полу лежала толстая желтая подстилка, не хуже удобного матраса, а комнату он набил книгами и играми.
Он даже покрасил примыкающую к комнате глухую ванную веселым красным и желтым и установил там компактный душ. Каждое утро он запирал ее в ванной, и пока она принимала душ, он пылесосил и протирал тайную комнату. Он держал ее в безупречной чистоте. Как и все остальное в своей жизни. Мужчина не переносил нечистоплотности. Каждый день он выкладывал для девушки чистую одежду. Заодно он выстирал и выгладил ту одежду, в которой ее привез, как делал и для остальных. Даже вычистил ее куртку, дурацкую куртку с названиями городов со всего мира. Он не хотел ее чистить, но заметил пятно на рукаве, которое привело его в бешенство. Он не мог выбросить это пятно из головы. И в конце концов сдался.
Он тратил кучу денег на чистку собственной одежды. Иногда, просыпаясь, обнаруживал, что пытается стряхнуть крошки с простыни. Интересно, связано ли это с какими-то воспоминаниями? Детство вызывало много вопросов, вещей и событий, которые он плохо помнил. Но, возможно, так даже лучше.
Он знал, что ему повезло. Он может проводить все время с женщинами, которых сам выбирает, поскольку ему не нужно работать. Ему не требовались деньги. Его отец ни разу не потратил и цента на что-либо, кроме самого необходимого. Когда он окончил среднюю школу и начал работать у застройщика, отец потребовал, чтобы он отдавал ему все чеки с зарплатой.
– Огэст, я экономлю ради тебя, – сказал он. – Тратить деньги на женщин – никчемное расточительство. Они все вроде твоей матери – берут все, что у тебя есть, и уезжают с другим парнем в Калифорнию. Она говорила, что была слишком молода, когда мы поженились, что девятнадцать лет – слишком рано для ребенка. Моей матери было в самый раз, сказал я ей.
Десять лет спустя его отец внезапно скончался, и Огэст был поражен, обнаружив, что все эти годы подсчетов каждого цента отец вкладывал деньги в акции. В тридцать четыре года он, Огэст Менш, стал стоить больше миллиона долларов. И теперь мог позволить себе путешествовать и жить так, как захочется. Так, как он мечтал долгие годы, сидя по вечерам дома и слушая рассказы отца о том, как мать пренебрегала им в детстве. «Она оставляла тебя в манеже на много часов. А когда ты плакал, швыряла тебе бутылочку или пару крекеров. Ты был ее заключенным, а не ребенком. Я покупал детские книжки, но она ничего тебе не читала. Я приходил домой с работы и видел, как ты сидишь, весь в молоке и крошках, замерзший и брошенный».
Огэст переехал сюда в прошлом году, задешево арендовал меблированный жалкий таунхаус и сам сделал необходимый ремонт. Он покрасил стены, отскреб кухню и ванную, пока те не засверкали, почистил мебель и каждый день натирал полы. Его аренда истекала первого мая, всего через двадцать дней. Он уже предупредил домовладельца, что собирается съехать. К тому сроку он уже должен заполучить Мэтьюз, и придет время двигаться дальше. Он оставит это место в отличном состоянии. Следует только избавиться от всех усовершенствований тайной комнаты, чтобы никто потом не заподозрил, для чего она служила.
