Шум вдруг стих, и как бы через отворившуюся в памяти дверцу хлынули воспоминания. Эванджелина вспомнила крышу дома, чернокрылого ангела, поединок. Вспомнила улетучившуюся свободу, короткий и полный восторга прилив оптимизма, который ощутила перед капитуляцией. Вспомнила стоявшего рядом беспомощного Верлена, его прикосновение. Вспомнила жар его кожи и тот трепет, какой ощутила при прикосновении пальца охотника к щеке и нежной коже в месте соединения крыльев со спиной.
A потом мысли вернулись в прошлое еще дальше – к единственному в жизни мгновению, когда она ощущала такой же страх, как теперь. Это произошло в 1999 году в Нью-Йорке, в канун Нового года. В то время, когда весь мир праздновал приход нового тысячелетия, Эванджелина оказалась погруженной в депрессию. Найдя в Центральном парке свободную скамейку, она села и, в полной прострации, не имея сил шевельнуться, стала наблюдать за проходившими мимо толпами. Небесные создания с таким искусством растворялись среди людей – невзирая на окружающие их призрачные ореолы, – что казались ничем не отличающимися от них. Изредка проходившие нефилимы замедляли шаг, признавая в ней собственную родню, и ангелица содрогалась от отвращения: невозможно, чтобы она была такой же, как они. Тем не менее она больше не была человеком. Происходившие с телом изменения девушка воспринимала отстраненно. Сердце билось медленно и неглубоко, палец едва мог нащупать пульс. Дыхание сделалось редким, теперь ей хватало одного-двух вдохов в минуту. При этом возникало интенсивное и приятное ощущение, словно бы сам воздух питал ее. Ей уже было известно, что нефилимы живут по пять сотен лет, в восемь раз дольше, чем среднее человеческое создание, и она попыталась представить предстоящие ей годы, дни и ночи безжалостного заточения в почти не нуждающемся во сне теле. Она стала чудовищем, такой же тварью, с каким боролись ее родители, результатом греха, совершенного перед небом и землей.
Эванджелина вновь попыталась ослабить кожаные ремни, однако они не поддавались. Раскрытые крылья были плотно прижаты к столу. Она ощущала их мягкое, словно шелк, прикосновение к собственной коже и понимала, что если сможет пошевелить ими, путы ослабнут, давая возможность выскользнуть на свободу. Но едва ангелица шевельнулась, острая боль заставила ее похолодеть: она была пригвождена к столу. Гвозди разрывали тонкую кожу крыльев.
Периферийным зрением дама заметила появившуюся фигуру и, немного повернув голову, сумела разглядеть незнакомку в белом медицинском халате.
– Очень необычное создание, – проговорила медсестра.
– Кажется, доктор Годвин искал именно ее, – отозвался второй голос.
Эванджелину бросило в жар; руки ее в металлических наручниках задрожали. Имя Годвина было знакомо пленнице с детства. Отец говорил о Мерлине Годвине со страхом и ненавистью. Однако его имя вызвало в ней ужас куда более сильный, чем страхи отца. Если за похищением стоял Годвин, это означало смертельную опасность. Безрассудная мысль осенила даму: лучше разодрать крылья, чем подчиниться воле злодея.
Она прижалась лбом к кожаному ремню, пытаясь найти облегчение в его прохладе, однако пульсирующие электроды посылали с током жар во все члены ее тела. Боль наполнила глаза слезами. Эванджелина моргнула, и слезы скатились на скулы. Над головой вспыхнул ослепительно яркий свет. Глаза чуть освоились, и пленница увидела руку со шприцем. Когда сестра вонзила иглу в ее вену, она набрала воздуха в грудь и попыталась сохранить сознание. Ей очень хотелось спать. Но нельзя было поддаваться такому желанию. Иначе можно вообще не проснуться.
Ангелологический исследовательский центр, Эрмитаж, Санкт-Петербург, Россия
Когда они спустились по узкой железной лестнице в подземные недра Эрмитажа, Верлена окружил затхлый воздух, отдававший легким привкусом ружейного пороха.
– Держитесь поближе и постарайтесь не споткнуться, – проговорила Вера.
Шагнув вперед, она щелкнула выключателем, и сверху вспыхнула голая лампочка. Они спустились в длинный коридор, сложенный из старинного песчаника. Взяв с полки фонарик, женщина включила его и направилась по узкому и темному коридору.
– Этот проход ведет к подземельям, где цари некогда хранили боеприпасы для обороны от политических агитаторов.
Они обогнули угол, и Верлен ощутил, что проход сузился настолько, что рукава его куртки стали задевать стены, оставляя за собой след.
– Чувствуете запах пороха, а? – продолжила Вера. – Всякий раз, ощущая его, представляю ужасы Кровавого воскресенья…
[12]
Открыв дверь, она впустила гостей в комнату.
– Теперь эти комнаты принадлежат Обществу и несколько десятилетий использовались в качестве места хранения более чем трех миллионов незадокументированных произведений искусства. Первые месяцы работы я провела здесь, каталогизируя объекты по поручению смотрителя.
Остановившись перед врезанной в камень деревянной дверью, Вера достала из кармана связку ключей и отперла ее.
– Это его личное помещение. Если начальник узнает, что я приводила вас сюда, то уволит меня.
Одним движением распахнув дверь, Варварина пригласила их войти. Верлен вошел в помещение не без трепета, вызванного хаотическим нагромождением объектов.
– После смерти Анджелы Валко ее отец, доктор Рафаэль Валко, пожертвовал рабочие материалы дочери исследовательской академии.
– Я не слышал о Рафаэле уже много лет, – проговорил Бруно. – В восьмидесятых ученый вдруг оставил академию, чтобы заняться собственными исследованиями. Когда я видел его в последний раз, он уже одряхлел. Да и жив ли старик сейчас?
– Рафаэль Валко не только жив, но и здоров, – проговорила Вера.
Нагнувшись, она сняла с полки кожаный чемодан, подняв облако пыли, закружившееся в неярком свете фонарика. Посветив внутрь чемодана, достала фото в пыльной стеклянной рамке и дала Верлену. Смахнув пыль, охотник увидел перед собой Эванджелину. Она стояла между родителями, держась одной рукой за руку матери, другой – за ладонь отца. Ей не больше пяти-шести лет. Длинные волосы заплетены в косички, в обаятельной улыбке не хватает одного зуба. Прежде ангелица была вполне нормальным ребенком. И Верлен вдруг пожалел о том, что так и не сумел защитить ее. При всем своем старании он не мог не ощущать, что все сделал не так – что им с Бруно следовало захватить Эванджелину вместе с Эно, когда у них была такая возможность. Оторвавшись от снимка, он заметил, что босс держит в руках папку с оттиснутым на ней квадратом.
Бруно открыл папку. В ней оказалась пачка каких-то бумаг. На первой странице был выписан отрывок. Он прочел: «К тебе обращено это повествование – к тому, кто хочет направить свой ум в высший день, ибо победившему суждено обратить свой взгляд к пещере Тартара. Все свои силы он потеряет, когда взглянет на нее».
