— Нет. — Мэтт старался как-то справиться с ситуацией, которую — он никак не мог в это поверить — спровоцировал сам. Такое поведение, такое равнодушие было ему совсем несвойственно, но ему нечем было оправдаться. — Чарли, я не знаю, что сказать. Боже, сейчас я даже не знаю, кто я такой. Я всегда гордился тем, что могу считать себя неплохим парнем, а теперь вынужден смириться с тем, что это неправда.
— Да. — Положив в рот крошечный кусочек пиццы, Чарли принялась жевать. Было очевидно, что она не собиралась отпускать его с крючка. — Возможно, так и есть. А я день за днем, ночь за ночью выслушивала твои излияния о проблемах с Гранией! И старалась быть рядом, когда тебе это было нужно. И как ты отблагодарил меня за это?
— Чарли, послушай, я понимаю, почему ты так себя ведешь... — Мэтт вздохнул, ошеломленный ее нападками. —
Да, ты умеешь заставить мужчину почувствовать себя виноватым!
— Прости, Мэтт, — согласилась она, — но в ту ночь, когда все случилось, ты говорил очень убедительно.
— Правда?
— Да. Например, что любишь меня.
Мэтт почувствовал, что тонет в море обвинений. И все же — это не может быть ложью. С какой стати Чарли станет врать? Она просто не такая девушка. Они выросли вместе, и он знал ее лучше, чем любую другую женщину, за исключением Грания. Не представляя, что еще можно добавить, он молча сидел и смотрел на нее.
— Мэтт, послушай, — тяжело вздохнула Чарли, — я прекрасно понимаю, что сейчас ты не в своей тарелке. Ты был пьян той ночью, и я готова принять, что ты не вполне отвечал за свои слова и действия. А я поверила твоим словам, хотя мне не стоило этого делать. Так что, думаю, здесь и моя вина есть.
— Черт, Чарли, конечно, ты здесь ни при чем. Я во всем виноват и не позволю тебе хоть в чем-то обвинять себя. Если бы я мог вернуть время назад, то сделал бы это. И ты права: сейчас я не в форме. Но это не твоя проблема, и я никогда не прощу себе, что причинил тебе боль. Даже странно, что ты не уехала, решив больше никогда не общаться со мной.
— Я бы именно так и поступила, но работы в моей квартире длятся дольше, чем планировалось. Не беспокойся, Мэтт, — сказала она и грустно пожала плечами, — я съеду, как только смогу.
— Так это конец нашей дружбы? — медленно произнес он.
— Не знаю. — Она вздохнула. — Теперь, когда мы поговорили, мне нужно время, чтобы все обдумать.
— Конечно.
— Мэтти, я должна спросить у тебя кое-что. Только отвечай честно. Когда ты сказал... То, что ты сказал той ночью, перед тем как заняться со мной любовью, это не правда, да?
— О том, что я люблю тебя? — уточнил Мэтт.
—Да.
— Я действительно люблю тебя, Чарли, — сказал он, сделав над собой усилие, — и ты об этом знаешь. Я не лгал. Я ведь уже говорил, что мы знаем друг друга целую вечность и ты как сестра, которой у меня никогда не было. Но... — Мэтт вздохнул, не зная, как правильно сформулировать то, что он собирался сказать дальше.
— Это не совсем та любовь, — подсказала ему Чарли.
Мэтт помолчал, прежде чем ответить:
—Да.
— Ты все еще любишь Гранию?
— Да, думаю, что так.
Мэтт наблюдал за Чарли, которая отрезала еще один маленький кусочек пиццы, наколола его вилкой и принялась тщательно пережевывать. Проглотив кусок, она тут же встала:
— Извини, Мэтт, мне нужно в туалет.
Мэтт проводил Чарли взглядом — она пересекла зал так быстро, как ей позволяло воспитание, и, спустившись на несколько ступенек, исчезла из виду. Он положил пиццу на тарелку, поставил локти на стол и потер щеки ладонями. Это какой-то кошмар! Как он мог поступить так, как она рассказывает? Он — психолог, прекрасно знающий все недостатки человеческой натуры, — пал жертвой собственной слабости?
Мэтт никак не мог понять, что же с ним произошло. Все тридцать шесть лет жизни он считал себя «хорошим парнем». Ему казалось, он всегда уважительно относился к женщинам, не пользовался своими преимуществами и не оскорблял их. Ценил их сильные стороны и качества и никогда не выходил за рамки, определенные воспитанием и образованием. Кроме того, Мэтт всегда старался поступать честно, и мысль о том, что он нарушил собственные принципы в ту ночь с Чарли — одной из лучших его подруг, — наполняла его ненавистью к себе.
Мэтг посмотрел на лестницу, но Чарли еще не появилась. По крайней мере, ему хватило смелости быть с ней честным и дать понять, что общего будущего у них не может быть. Какую бы боль ей это ни причинило, пусть даже события той ночи навсегда разрушили их дружбу, Мэтт знал, что поступил правильно.
Потому что...
Нравилось Мэтту или нет, хотел он этого или не желал вовсе, он до сих пор любил Гранию.
Побледневшая Чарли вернулась из дамской комнаты и заняла место напротив Мэтта.
— Все в порядке? — нахмурился он. — Ты вы глядишь так, словно тебе нездоровится.
— Нет. — Чарли покачала головой. — Со мной не все в порядке, совсем нет!
— Проблема во мне? Это из-за меня?
— Да, думаю в некоторой степени... — Чарли посмотрела на него — в ее глазах стояли слезы, абсолютно прозрачные на фоне бледной кожи. — Проблема в том, Мэтт, что я беременна.
29
Проснувшись однажды утром, Грания обнаружила, что на кустах дикой фуксии появились первые бутоны. Скоро живая изгородь вдоль дорожки зацветет пышным лиловым цветом. Появление бутонов не только знаменовало приход весны, а вскоре за ней и лета, но и напомнило Грании, что прошло уже четыре месяца, с тех пор как она приехала в Ирландию. Одевшись, она спустилась вниз и торопливо позавтракала, прежде чем отвезти Аврору в школу, а потом отравиться в Дануорли-Хаус. Грания казалась странной та легкость, с которой она погрузилась в ежедневную рутину, и то, что повседневные дела теперь казались такими же привычными, как во времена жизни в Нью-Йорке. Она отперла дверь в студию и подумала, не связана ли эта легкость с ее новым проектом. Невольно вспомнилась студия, расположенная в их с Мэттом лофте в районе Трайбека, — в такие моменты все мысли Грания занимал проект, над которым она работала.
Грания сняла жакет и подошла к рабочему столу. Она размышляла о том, что в последнее время работа редко приносила ей подлинное удовольствие. Она зарабатывала на жизнь, делая скульптуры людей и животных для богатых клиентов с восточного побережья. Это не только давало стабильный доход, но и позволяло сконцентрироваться на самом важном ее «проекте» — рождении ребенка.
Грания внимательно посмотрела на две скульптуры, находящиеся сейчас на ее рабочем столе, и почувствовала, как сердце забилось от восторга. Над ними еще предстояло поработать, и выглядели они не до конца завершенными, но она, как профессионал, понимала: это могут быть лучшие ее работы. А причина, как казалось Грании, в том, что она создавала их, ощущая вдохновение, а не просто на заказ. Она опустилась на скамью и принялась вылепливать из глины изящный изгиб ступни. Сейчас она испытывала то же чувство, которое когда-то подтолкнуло ее к выбору профессии скульптора. Ее воодушевлял сам процесс создания скульптурной копии чего-то красивого — нужно было увидеть это в окружающем мире, запомнить, а потом навеки запечатлеть в глине.
