Лойола не слушал этих слов: он тем временем собирал всю силу своей властной воли и изобретательного воображения.
В тот миг, когда Монклар уже был готов наброситься на него, лицо монаха озарила торжествующая улыбка. Он воздел руки вверх и воскликнул:
— Господи, Господи, да совершится воля Твоя! Если пришел тот час, когда я возвращусь в лоно Твое — благословен да будет! Горе же не помнящим, что Авраам связал сына своего, и возложил на жертвенник для всесожжения, и взял нож поразить его! Горе не помнящим, что Ты послал в кустах агнца взамен сына Авраамова!
Монклар застыл на месте.
— Что он говорит? — прошептал про себя великий прево.
«Ему конец!» — подумал Лойола.
Вслух он сказал:
— Разите, сударь, я не защищаюсь.
— О чем вы говорили сейчас?
— Так! Просто вспомнил, что Авраам взял нож и готовился поразить сына.
— Но Бог, сказали вы, послал взамен агнца.
— Безумец! — громовым голосом произнес монах. — А тебе кто сказал, что в последний миг не явится агнец в кустах? Кто сказал тебе, что Господь не хотел испытать твою веру и верность, как испытывал верность и веру Авраамову? Кто сказал, что он допустит принести ужасную жертву? Ты обвиняешь нас, сын мой! Или думаешь, что чрево наше бесчувственно, что сердце наше не бьется? Или не понимаешь… но нет! Не хочу ничего говорить. Рази!
— Умоляю вас, — вскричал Монклар вне себя, — договаривайте! О, будь только возможно то, о чем я сейчас догадался! Неужели я увидал лучезарную истину?
— Хорошо. Неужели не понимаете, несчастный обезумевший отец, что толпе нужны примеры, служащие ко спасению… Неужели не понимаете, что для Парижа, для блага религии Лантене должен пойти на казнь? Но разве не понимаете и того, что все готово для его спасения, так что дух власти не потерпит ущерба, вы же сохраните и сына, и свое высокое положение, свою собственную власть!
Оружие выпало из рук Монклара.
— Так значит, — пробормотал он, — мой сын будет спасен?
— Я и так уже много сказал! — воскликнул Лойола. — Я нарушил правило нашего ордена: старшему должно повиноваться, он же не должен изъяснять свои мысли…
Монклар поклонился почти до земли.
Он был убежден, что Лойола желал лишь его испытать.
— Как сделать, чтобы вы забыли мои нечестивые слова? — прошептал он.
— Какие слова, сын мой? Я ничего не слышал. Ничего, говорю вам, кроме того, что вы покорились!
— Да, да! — выговорил, склонившись, Монклар.
— Вам лишь остается самому отдать приказ отправить на эшафот злодея, который, ударив меня, ударил самого Христа!
Монклар содрогнулся весь с головы до ног.
— А теперь, когда сказал свое слово генерал Общества, скажет и человек, упрекая сам себя за свою слабость к вам. Не бойтесь: ваш сын не выйдет отсюда. Я все предусмотрел. Через пять минут он будет в ваших объятиях.
Монклар издал страшный вопль радости.
— Отче, — сказал он, — когда вам понадобится моя жизнь?
— Торопитесь, сын мой! — улыбнулся в ответ Лойола.
— Стража! — громовым голосом возгласил Монклар и схватил Лойолу за руки. — Отче преподобный! Вы клянетесь, что он не будет казнен?
— Клянусь. Ваш сын казнен не будет.
— Клянетесь, — трепеща, продолжал Монклар, что он даже не выйдет из стен этого дома.
— Клянусь, что ваш сын из этого дома не выйдет!
Про себя же Лойола добавил:
«Но так как я не знаю, действительно ли Лантене сын Монклара, я не обязан сдержать эту клятву».
Тем временем стража на зов Монклара распахнула двери кабинета. Великий прево убедился, что Лойола не солгал: у каждой двери действительно стояло по десять солдат.
Начальник караула в некотором замешательстве глядел то на прево, то на монаха.
— Повинуйтесь приказаниям преподобного отца, — сказал Монклар.
— Заключенного взять, — распорядился Лойола.
Стражники удивленно спустились вниз.
Сразу за ними пошли Монклар, которого трясла судорожная дрожь, и Лойола.
Во дворе великий прево вопросительно взглянул на монаха.
— Потерпите! — ответил тот.
Стражники и тюремщики спустились в подземелье.
— Отче, — дрожа, спросил Монклар, — еще не довольно продолжалось испытание?
— Терпение!
— Ведь эти мерзавцы грубо с ним обойдутся.
— Нет, ничего… не тревожьтесь.
— Слушайте, слушайте! Слушайте хорошенько! О, я больше не могу!
Снизу доносились звуки борьбы.
Монклар бросился туда.
Но тут появились стражники, а с ними крепко связанный Лантене.
— Развяжите его! — взревел Монклар. — Или нет, я сам его развяжу!
— Стража! — ледяным голосом приказал Лойола. — Отведите заключенного к Трагуарскому Кресту!
Монклар обернулся к нему, силясь изобразить улыбку на потрясенном лице.
— Но это и все, преподобный отче? — прошептал он.
— Да, это все, — ответил Лойола.
— Отец! Отец! — кричал Лантене. — Неужели ты предашь меня на казнь?
— Сынок! Погоди! Я с тобой!
Монклар набросился на тюремщиков.
— Стража! — приказал Лойола. — Возьмите этого бунтовщика, который после притворного раскаяния вновь посягает на власть королевскую и церковную!
— Простите, монсеньор! — сказал сержант и взял Монклара за ворот.
— Негодяй! Подлый обманщик! — пролепетал великий прево.
Отбиваясь, он кинулся к Лойоле, потащив за собой с полдюжины стражников, пытавшихся его удержать.
Голос Лантене, уже далекий, твердил:
— Ко мне, отец, ко мне!
— Пощадите! — вопил Монклар. — Пощадите моего сына!
— Ну, видно же, что он сошел с ума! — сказал сержант. — Не надо, монсеньор, не надо!
— Не хочу! Не хочу! Какой ужас! Ко мне! Помогите!
Потом Монклара повалили на землю, навалились сверху. Он отбивался, не говоря уже ничего, а только брызгая слюной.
Вдруг из этой кучи малы, за которой мрачно наблюдал Лойола, раздался хохот. Этот мрачный душераздирающий хохот издал граф де Монклар.
— Пустите его! — приказал Лойола.
Стражи повиновались. Лойола пошел за конвоем, уводившим Лантене, а Монклар, войдя в караульную, радостно вскрикнул: там стоял тот самый фонарь, с которым он спускался в застенок. Монклар поспешно схватил его.
С потухшим фонарем в руке он выбежал из караульной, со двора и затерялся на улице.
