— В замке Фонтенбло.
Дрожь сотрясла Маржантину.
— В замке… — прошептала она. — Да-да… В замке французского короля, так?
— Да, мадам.
Выстрел часового как будто убил безумие Маржантины. С изумлением, почти с ужасом она убеждалась, что рассуждает, что мысли ее ясны, в них есть связь и порядок, понимала, что и памятью своей она владеет.
Как во сне, она опять пробежала в мыслях свой путь от Парижа до Фонтенбло, припомнила, как ожидала короля — своего возлюбленного, повторяла слова герцогини д’Этамп:
— Вот она, твоя дочка, твоя Жилет!
Но некоторые события, случившиеся с ней за время безумия, словно скрылись от нее в густом мраке.
Так, она совершенно не помнила, как ей пришло в голову пойти в Фонтенбло; не помнила и того, что девушка, которая ей теперь улыбается, когда-то была у нее в лачуге.
С робкой тревогой она спросила:
— Не скажете, как вас зовут?
— Меня зовут Жилет…
Маржантина судорожно схватилась за одеяло, но сдержалась.
— Жилет… — нежно повторила она. — Красивое имя…
Жилет улыбнулась.
— А почему меня отнесли в этот прекрасный замок?
— Это я так велела…
— Вы? Ну да… ничего нет удивительного…
— Почему? — опять улыбнулась Жилет.
— Потому что вы добрая… и вообще… может, так оно и надо…
Жилет не поняла эту невнятную фразу, которой Маржантина выразила еще более невнятные чувства. Впрочем, в поведении и в словах раненой ей все было странно.
Неужели это та самая женщина, которая так жестоко обращалась с ней в Париже? Какая с ней случилась перемена? И почему сейчас, перед выстрелом часового, Маржантина бросилась к ней с криком: «Моя дочка! Моя Жилет!» Эта женщина казалась ей окутанной тайной…
А Маржантина спрашивала дальше:
— У короля, говорят, есть дочь… как сказать… дочь, а матери ее не знают… Это правда?
От этого вопроса Жилет побледнела, глаза ее заволокло слезами, она потупилась… Маржантина пристально глядела на нее.
— Вы отвечайте… — нетвердым голосом опять заговорила раненая. — Вы уж поверьте… право слово… уж раз я спрашиваю… Вы мне ответьте, как будто я умираю, а от ваших слов моя жизнь и смерть зависит…
— Это правда, мадам, — сказала тогда Жилет. — У короля есть дочь… Наверное, так, раз он сам это мне говорил…
— А кто эта дочь? Это вы, правда? Это вы…
Горестный вздох вырвался у девушки, и она ответила:
— Да, это я… Дочь короля… а матери, увы, нет у меня!
Маржантину с головы до ног сотрясла судорога. Из ее глаз медленно-медленно потекли слезы.
— Мадам, мадам! — в испуге воскликнула девушка. — Что с вами? Вам плохо?
Маржантина отрицательно покачала головой и сдавленным голосом прошептала:
— Погодите… мне надо вам сказать… с силами соберусь и скажу…
Жилет ожидала, вся трепеща.
— Послушайте… — заговорила наконец Маржантина. — Вот что мне надо сказать вам… У меня большой кусок жизни словно во тьме лежит и, видно, уже никогда мне его не осветить… Что случилось за это время? — не знаю… Сколько дней, сколько лет это все продолжалось? Тоже не знаю… Мне кажется, я проспала долго-долго и только теперь проснулась… Разве только кое-что я смутно припоминаю… Вот и вас я, кажется, где-то видела… но мне это, конечно, мерещится…
— Да, конечно, мерещится! — с пониманием отозвалась Жилет.
Маржантина продолжала:
— Зато все то, что было со мной до этого темного времени, я помню до мельчайших подробностей. От того горя мне и сейчас больно, как от нынешнего. А радости в уме такие яркие — и не скажешь, что столько лет прошло. И все это у меня в голове перемешалось…
— Постойте, отдохните, я прошу вас! — перебила ее Жилет. Она поняла, что больная сильно взволнована, и перепугалась.
— Отдохнуть? — горячо возразила Маржантина. — Какой отдых! С вами говорить — вот мой отдых! Да вы же не знаете… Ох, если бы только так! Вы послушайте… Вы молодая невинная девушка, вам, пожалуй, не стоило бы рассказывать… может, вы меня осудите… А все-таки надо рассказать… Я была тогда молода, красива и всей душой любила молодого кавалера, а он мне клялся в вечной любви… Вот вы и покраснели… этого я и боялась… Как быть?
— Нет, нет! — поспешно воскликнула потрясенная Жилет. — Говорите… не обращайте внимания…
— И стала я матерью… родила ребеночка… И в тот самый день — в день горя и радости — я узнала, какой негодяй тот, кого я любила… Чуть не умерла тогда… А потом жила дальше, и жизнь моя была бы очень хороша, не потеряй я ребеночка…
— Так он умер? — спросила Жилет.
Маржантина не ответила — может быть, и не услышала. Она продолжала, все больше и больше волнуясь:
— А знаете ли, как звали того человека?
— Скажите! Непременно скажите!
— Звали его Франсуа, и стал он потом французским королем.
— Мой отец! — прошептала Жилет, теряя силы.
— А ребеночек мой… да я вам не сказала ведь, что то была девочка? Не сказала, что обожала ее всей душой, до безумия? Слушайте… слушайте… все это было в Блуа…
— В Блуа! — тихонько произнесла девушка.
— И однажды она пропала. Как пропала? Не знаю… Позже, гораздо позже, ее будто видели в Манте…
— В Манте! — прохрипела Жилет, побледнев, как смерть.
— Говорили мне, ее увел какой-то человек… да какой человек! Чудище, урод безобразный… А потом я ничего уже не помню.
Глухой стон невыразимой радости вырвался у Жилет. Ей хотелось закричать: «Матушка! Матушка! Это я — ваша дочь!», но горло не могло издать ни звука. Хотела протянуть руки — но чувствовала, как жизнь ее покидает, что она сейчас упадет…
— Ангелы небесные! Это она! Это она!
С этим воплем Маржантина вскочила с постели и заключила дочь в объятия.
По возгласам Жилет, по тому, как росло ее возбуждение по мере рассказа, по тому, что с ней случилось при последних словах, она поняла: девушка узнала себя в ее рассказе.
Под исступленными ласками матери Жилет открыла глаза.
— Матушка! — еле-еле прошептала она.
— Это ты! — стонала Маржантина со смехом и с рыданиями. — Так это же ты! А я сомневалась! Плохая я, видно, мать! Какая ты красивая! Как выросла! Господи! Как же давно это было! А я-то думала: увижу тебя и возьму на руки побаюкать — представляешь?
Что за этим последовало — описать невозможно.
Но наконец после всех слез и вздохов Маржантина захотела узнать, откуда Жилет знает своего отца, как она попала в замок Фонтенбло.
