— Что вы хотите сказать, мадам? Расскажите! Я чувствую, в глубине души у вас таится огромное горе. Я так хотела бы вас утешить!
— Бедная девочка! Вы забываете свои настоящие горести и пытаетесь утешить меня в моих бреднях… Поверьте, милая: я совсем не нуждаюсь в утешениях. Я покончила с огорчениями и разочарованиями этой жизни. А вы, такая молодая, вся трепещете надеждой и любовью… не краснейте, дитя мое: любовь — благородное дело!
И со сдавленным вздохом она добавила:
— Главное — быть любимой! Но вы любимы, я знаю…
— Откуда, мадам?
— Уверена. Увы, я слишком опытна в таких делах, чтоб ошибаться. Вы любимы, не сомневайтесь…
Тут их позвала Маржантина.
Окно закрыли; сели за стол с принужденной веселостью людей, скрывающих, что чем-то встревожены.
Мадлен наклонилась к Маржантине.
— Скоро девять часов, — шепнула она. — Пора ей все сказать. А я пойду посмотрю, все ли кругом спокойно.
Она встала, накинула плащ и вышла.
Жилет сидела, задумавшись, и мысли ее явно были очень далеко от павильона, в котором они находились.
Они летели к домику на Трагуар, где таким же вот весенним вечером она в первый раз увидела юношу, который глядел на нее нежно и пылко…
— О чем задумалась? — спросила Маржантина. — А давай, я сама скажу. Ты думаешь о своем любимом.
— Да, матушка, — просто ответила Жилет.
Ее глаза увлажнились.
— Он теперь далеко, — сказала она со вздохом. — Он не знает, что я здесь. И как знать, думает ли он обо мне?
— А о чем же ему еще думать? — простодушно ответила Маржантина. — Говоришь, он теперь далеко? А может, и не так далеко, как ты думаешь…
— Что вы, что вы, матушка! — воскликнула Жилет и побледнела.
Маржантина взяла ее за руки.
— Слушай, дочка, — сказала она, — кончилось время твоих огорчений, настало время надежд… Что ты скажешь, если Манфред в Фонтенбло?
— Как! Возможно ли?
— Что ты скажешь, если он проберется за тобой в парк?
— Когда? О, скажите же мне: когда?
— Сегодня, дочка, скоро! Часа через два, а то и скорей, он постучит в эту дверь…
Тут в дверь как раз стукнули. Жилет пронзительно вскрикнула, разом подскочила к двери и потянула засов с криком:
— Это он! Это он!
Маржантина не успела даже пошевелиться. Дверь отворилась, и вошли двое. Жилет попятилась и вновь закричала, но на сей раз от ужаса. Одним из двоих был король!
Маржантина с диким рычанием бросилась на Франциска.
Она уже почти схватила его, но тут ощутила сильнейший удар по голове. Земля ушла у нее из-под ног, и она рухнула навзничь без сознания. Этим ударом Сансак ее ранил; из раны хлынула кровь.
— Матушка, помогите! Матушка!
Жилет пыталась еще кричать, отбиваться…
Но кляп во рту заглушил ее голос, а сильные руки подхватили, стиснули до неподвижности и унесли…
* * *
Мадлен Феррон вышла посмотреть обстановку. Она отошла довольно далеко, осмотрела все заросли кустов, все укромные уголки — но только в сторону потайной калитки, то есть в противоположную от дворца.
«Все в порядке, — решила она под конец. — Вчерашняя встреча — случайность; никто ни о чем не подозревает; через два часа Жилет будет в безопасности, и с тех пор король Франциск будет мой… Потерпите немного, Ваше Величество: мы умрем вместе!»
Убежденная, что все тихо и бегству ничто не помешает, Мадлен вернулась в павильон.
Дверь была распахнута настежь.
«Беда!» — подумала Мадлен.
Она опрометью кинулась внутри и увидела бесчувственную Маржантину на полу. Жилет нигде не было.
Страшное ругательство слетело с уст Мадлен. Она поспешно смочила виски Маржантины холодной водой.
— Дочка! — смогла тогда прошептать Маржантина.
— Что случилось? — спросила Мадлен.
— Король! — ответила Маржантина.
— Он ее похитил?
— Да!
И перед этой непредвиденной катастрофой Мадлен сохранила хладнокровие, не покидавшее ее с той поры, когда муж ее повлек на Монфоконскую виселицу.
Она неспешно поднялась и стала прикидывать:
— Теперь половина десятого. Они должны быть в одиннадцать. Но примем в расчет любовное нетерпение Манфреда и отцовскую любовь Флёриаля. Так что через полчаса они явятся.
Размышляя так, она делала примочку из масла и сладкого вина. Примочку она приложила к ране и сделала перевязку с таким искусством, что любой хирург бы позавидовал.
Теперь Маржантина совсем очнулась.
— Заживет, — сказала Мадлен. — Эй, куда вы побежали?
Она встала на дороге матери, кинувшейся к двери.
— Пропустите меня! — кричала Маржантина.
— Ни в коем случае! Вас только без толку убьют.
— Пропустите, не то я сама вас убью!
— Убьете! — воскликнула Мадлен. — Знали бы вы, какую услугу тем мне окажете! Но дело не обо мне. Я вам не дам сделать глупость, которая погубит и вас, и вашу дочь. Вы что, хотите погубить Жилет? Что вы сделаете? Только напоретесь на людей с оружием; они вас схватят и бросят в застенок. А похитителя встревожите, и ваша дочка только скорее пропадет… Хотите ее спасти? Будете меня слушать?
Эти властно произнесенные слова немного образумили Маржантину.
— Слушайте меня, — продолжала Мадлен. — Вы мне доверяете?
— Доверяю! Я поняла, какая ненависть в вашем сердце, а еще поняла, что вы должны спасти мою дочку ради этой ненависти.
— Так оно и есть, — спокойно сказала Мадлен. — Моя ненависть к Франсуа вам порукой в том усердии, с которым я спасаю вашу дочь, и незачем даже говорить, что я очень полюбила ее.
— Простите меня! — воскликнула Маржантина, кидаясь к Мадлен в объятья. — Это я от горя… Говорите…
— Мне нельзя оставаться с вами, — очень тихо сказала Мадлен, — не то вы с Жилет в конце концов примирите меня с жизнью… а уже поздно… Хватит об этом. Как вы знаете, встреча с Манфредом назначена на одиннадцать. Хватит у вас сил дойти со мной до потайной калитки?
— Да хоть до Парижа!
— Мы сейчас вместе выйдем и дойдем до места встречи. Как открыть калитку — мое дело. Вы выйдете на улицу.
— А дочка моя тем временем… нет! Ни за что!
— Вы что, хотите все испортить? Я сюда приведу пятерых мужчин: сильных, храбрых, при оружии. И тут вы — раненая, взбудораженная, несчастная. Как им заботиться о вас? Это большая помеха.
