Фиона нахмурилась:
– Ты уверен, что это не опасно для нее?
– Настолько, насколько могу: Чаффи останется здесь, а Финни пришлет вооруженную охрану. Вы, по крайней мере, точно будете здесь в безопасности.
Ей оставалось только кивнуть в знак согласия. От того, что Алекс уезжает, Фионе неожиданно сделалось грустно и как-то не по себе. Она прижала руки к бедрам, чтобы скрыть нервную дрожь пальцев, и глубоко втянула носом воздух, будто желая запомнить его запах. Что происходит? Ведь в нем нет ничего особенного? Просто мужчина. Правда, довольно высокий – выше ее – и симпатичный. Но таких очень и очень много. Да, у него глаза цвета горького шоколада. Да, ей нравится ямочка на его левой щеке и привлекает небольшой шрам над бровью. Да, его движения изящны, как у фехтовальщика, а поцелуи сладки и незабываемы. Но разве этого достаточно, чтобы сделать ее такой глупой и нервной? А именно глупой и нервной она сейчас стала. В голову лезли несуразные мысли, будто он намеренно уезжает от нее и что после прошлого вечера это похоже на предательство.
– С тобой все нормально, Фиона? – вернул ее в действительность его голос. – Могу я еще что-то сделать для тебя, прежде чем уеду?
Ее взгляд был непонимающим и удивленным. В теле пробуждалось страстное желание. Нужно ли ей, чтобы он еще что-то сделал? Ей нужны его объятия, в которых она чувствует себя в безопасности от всех угроз, в которых ей легко, свободно и так хочется жить. Ей нужно почувствовать вкус его губ и прикосновения рук. Ей нужно…
– Ничего. У меня вроде все есть, – ответила она. – Днем мы тебя увидим?
Она заметила, как краснеет его шея. Почему? Огорчен ответом? Излишне самонадеянно так считать. Хотя почему бы и не помечтать?
– Возможно, к тому времени я уже уеду.
Наступила пауза, напряженная и какая-то тягучая. Теперь Фионе хотелось, чтобы он побыстрее ушел и ей бы не пришлось вновь унижаться. Она сделала несколько шагов к двери и уже взялась за ручку, когда странный звук – нечто среднее между стоном и рычанием – заставил ее оглянуться. Глаза Алекса изменились. Она могла поклясться, что в этот момент они светились настоящим огнем, огнем непреодолимой жажды. Фиона замерла.
– О черт! – Алекс шагнул к ней.
Она успела только коротко вскрикнуть, как оказалась в его объятиях и ощутила жаркие поцелуи. Его ладони жадно заметались по ее спине, руки сжимали все сильнее и сильнее, а губы… О эти губы! То мягкие, то упругие, такие жестокие и нежные, они, казалось, были повсюду… пока вдруг не приоткрыли ее рот и не прикоснулись к языку. Она не могла поверить, что возможно такое наслаждение. Она не могла дышать. Мысли исчезли. Остались только чувства. Крошечные заряды побежали по всему телу, воспламеняя. Ног Фиона уже не чувствовала, колени подгибались. Она подняла руки и взъерошила пальцами его волосы – такие мягкие, такие густые. Их языки закружились друг вокруг друга в каком-то умопомрачительном танце. Она глубоко вдохнула и с тихим стоном выдохнула, а потом дыхание совсем остановилось, унося последние ощущения реальности. Она упала ему на грудь. Бедра сами собой стали двигаться в такт с поцелуями. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. К низу живота прилилось пьянящее тепло.
И в этот момент раздался голос, тихий, тонкий, капризный:
– Фи!
Она сама отстранилась от него, хотя тело горело и не хотело слушаться, а грудь отозвалась болью. Собрав в кулак все силы, вскоре она почувствовала, что может разогнуть колени, а еще через мгновение ноги вновь стали послушными.
Но взглянув в глаза Алексу, Фиона вздрогнула. В них читалось раскаяние, и в то же время они стали почти черными от заполнившего их желания.
– Фиона…
– Даже не думай об этом, – резко произнесла она и, толкнув его так, что он чуть не потерял равновесие, проскользнула в дверь спальни.
Конечно, она вошла ради Мейрид, но ей захотелось остановиться на какое-то время, просто так, ради себя. И улыбнуться в темноте – просто оттого, что ей было хорошо, впервые за много лет.
Ее уже не раздражал запах лука. Она привыкла к нему. Казалось, ее всегда окружали эти запахи: лука, капусты и канализации. И еще было темно. Тоже почти всегда. Темно и сыро так, что стены были постоянно покрыты каплями, будто потели. Она так уставала, что ноги подгибались, а спина постоянно болела. Она день напролет стояла, согнувшись над столом, а ночью забиралась на Калтон-Хилл, стараясь успеть к моменту, когда на небе начнут появляться звезды. Все считали это глупой причудой. Собственно, так оно и было, особенно учитывая, как тяжело им приходилось работать днем. Однако не далее как две недели назад мистер Плейфер преподнес замечательный сюрприз. Будто чародей, используя в качестве волшебной палочки телескоп, он раздвинул черный бархатный занавес ночного неба и показал ей таинство. Чудо. Он сказал, что это называется туманностью. Там, где над Землей висел пояс Ориона, кипело и искрилось облако звездного света. Оно могло состоять из останков взорвавшихся миллиарды лет назад звезд и из зародышей будущих планет. Перед ней в бездонной тьме бурлил животворящий бульон созидания.
Фиона влюбилась безнадежно и навсегда. Влюбилась в телескоп. Влюбилась в молчаливое вечное небо. Оно было таким чистым, таким четким и надежным в отличие от окружающего ее мира. Спускаясь с холма, она уносила его образ с собой и думала о нем, пока тащилась по булыжникам Холируд-роуд к Южному мосту, под сводом которого они с Мейрид жили. Правда, на этом пути в размышлениях приходилось делать паузы, чтобы успеть подобрать куски угля, упавшие с проезжавших телег.
Мистер Макмарри, окулист, в лавке которого они работали, безусловно, постарался бы им помочь, если бы знал наверняка, где они живут. Но у мистера Макмарри не было места в доме и денег в кошельке, зато была больная жена и полдюжины детей. Поэтому Фиона позволяла ему думать, что они с Мей по-прежнему живут в своих апартаментах в центре Бортвика, самого известного района старого Эдинбурга. А он позволял Фионе читать его книги, а Мей учил полировать линзы. Несмотря на возраст, Мей делала успехи в этом ремесле, и мистер Макмарри говорил, что у нее талант.
Что касается Мей, она всегда что-то искала в небесах. А теперь, узнав, что находится на ночном небе, думала только о нем и ни о чем ином. Ее занятия, ее работа, ее мечты – все было посвящено тому дню, когда она обточит линзы для своего собственного телескопа. У нее получится так хорошо, что сам Уильям Гершель попросит сделать линзы для своего телескопа. Конечно, все это были лишь детские мечты.
В тот вечер Фиона принесла на ужин несколько картофелин и кусок черного хлеба. Она на ощупь взяла огарок свечи, который закрепляла в выбоине между камнями, и достала ящичек с трутом. Похожий на шарканье звук, который она услышала, в темноте показался особенно громким. Она знала, что Мей должна находиться в своей «комнатке» – нише под сводом моста. У нее там была своя свечка и книга по математике, которую дал на время мистер Плейфер. Она всегда волновалась, когда оставляла сестру здесь одну под присмотром живущей под соседним сводом моста миссис Гордон. Однако брать сестру на свою вторую работу она не хотела. Мей вряд ли поняла бы, чем она там занимается, и это могло ее испугать.
