— Но миссис Парсонс в сорок девятом было шестнадцать лет, и она два года прожила во Флагфорде. Она ведь обитала всего в пяти милях оттуда, когда Дун подарил ей эти книги.
— Верно. Он тоже мог жить там и, скажем, сгонять в Лондон на день… Не понимаю, почему он писал свои послания печатными буквами, Майк. Почему не обычным образом? И почему миссис Парсонс прятала эти книги, словно стыдилась их?
— Они оказали бы на случайного гостя куда лучшее впечатление, чем «Невесты в Бате» или что там еще, — сказал Барден. — Этот Дун явно сох по ней.
Вексфорд достал из кармана фотографию миссис Парсонс. Невозможно поверить, чтобы эта женщина могла пробудить в ком-нибудь страсть или вдохновить на стихи!
— Вечное счастье, — тихо сказал он. — Но любовь — не роза… А вдруг любовь — дремучий темный лес, веревка, затягивающаяся на тонкой шее?
— Веревка? — сказал Барден. — Почему не накидка, розовая нейлоновая накидка? Дома ее нет.
— Возможно, и накидка… Могу поспорить, что она там же, где ключ и кошелек. Многих женщин удавили нейлоновыми чулками, Майк. Так почему бы и не нейлоновой накидкой?
Он забрал с собой Суинберна и Кристину Россетти.
«Не особо обнадеживающее начало, — подумал Барден. — Стопка старых книг и какой-то непонятный парень. Дун, — подумал он, — Дун… Если судить по Минне, то и это имя — Дун — должно быть псевдонимом. Сейчас этот Дун уже не мальчик, а мужчина тридцати — тридцати пяти лет, женатый, обремененный детьми и, возможно, уже позабывший свою прежнюю любовь. Интересно, где сейчас этот Дун? Затерялся в лабиринте Лондона или по-прежнему живет в паре миль отсюда…» У него упало сердце, когда он вспомнил новую фабрику в Стауэртоне, лабиринт переулков Помфрета с коттеджем на каждые две сотни ярдов, и Сьюингбери на севере, где послевоенные дороги разделяли дома, расходясь как лучи из ядра старого города. А кроме них, еще есть сам Кингсмаркхэм и прилегающие деревни, Флагфорд, Форби…
— Не думаю, чтобы Дуном мог быть тот тип, Миссал, — с надеждой сказал он.
— Если это Дун, — сказал Вексфорд, — то он чертовски сильно изменился.
Река моих лет вяло струилась, Минна, медленно впадая в море покоя. Ах, как давно мне хотелось броситься в стремнину жизни!
Но вчера вечером, вчера ты снова явилась предо мною, Минна. Не такой, какой ты так часто являлась ко мне во сне, но наяву. Мне хотелось следовать за тобою, в поисках лилий там, где ты ступала… На твоем пальце было золотое колечко, это звено в цепи кандалов докучливой любви, и душа моя возрыдала, и да, мне тоже стали ведомы ночные кошмары!
Но мой пир всегда был пиром души, и для другого обитателя моего убежища моя плоть осталась незажженной свечой. Свеча моей души оплыла, истаяла на жестоком ветру.
Но хотя вместилище моей души исчахло, и пламя уже не возгорится, однако же фитилек души плачет, жаждая руки, которая поддержит этот светоч приязни, этот факел сладостного доверия, искру возрожденной дружбы.
Я увижу тебя завтра, и мы вместе пустимся в путь по серебряным улицам нашей юности. Не бойся, ибо разум будет держать меня в узде, и нежная сдержанность будет править мною. Разве не будем мы счастливы, Минна, разве не охватит нас сладостное блаженство, как детей под теплыми солнечными лучами?
Глава 7
Когда распутает она
Все те обманы, что свила вокруг меня…
Фрэнсис Томпсон. Госпожа Мечты
[16]
Когда в семь вечера Вексфорд и Барден въехали в ворота дома Миссалов, им в глаза бросился черный «Ягуар», не новый, но ухоженный, припаркованный возле дома. Запачканы были только колеса — их колпаки были в засохших брызгах грязи.
— Мне знакома эта машина, — сказал Вексфорд. — Не могу только припомнить, чья она. Старею, видно.
— Какой-нибудь ваш приятель заехал на коктейль, — наставительно сказал Барден.
— Я бы тоже не против, — проворчал Вексфорд и позвонил в дверь.
Возможно, миссис Миссал забыла, что они собирались прийти, или Инге не получила указаний. Она была удивлена, но расплылась в злорадно-довольной улыбке. Как и ее хозяйка, девушка собрала волосы на макушке — не так эффектно, конечно. В левой руке она держала жестяную баночку с паприкой.
— Все дома, — сказала Инге. — Двое прийти на ужин. Такой мужчина! Как жаль, что такой мужчина прозябнет в эта английская сельская дыра! Миссис Миссал говорит: «Инге, ты должна делать лазанья». Все будет итальянское — паприка, паста, пимьентос… Ах, это такой класс!
— Отлично, мисс Вольф. Мы хотели бы увидеть миссис Миссал.
— Я покажи вам. — Она хихикнула, открыла дверь в гостиную и театрально провозгласила: — Полиция!
В креслах с цветочным узором сидели четверо. На кофейном столике стояли четыре стакана бледного сухого шерри. На какое-то мгновение все замерли в молчании, только Хелен Миссал сильно покраснела. Затем она обернулась к мужчине, который сидел между ней и ее мужем, раскрыла было рот, снова закрыла. «Так вот о ком говорила Инге в прихожей, — подумал Барден. — Куодрент! Неудивительно, что Вексфорд опознал машину».
— Добрый вечер, мистер Куодрент, — сказал старший инспектор, и что-то в его голосе намекало, что он удивлен, застав его в такой компании.
— Добрый вечер. Старший инспектор, инспектор Барден…
Барден давно узнал адвоката, которого частенько видел в кингсмаркхэмском мировом суде. Он давно его знал и почему-то недолюбливал. Инспектор кивнул Куодренту и женщине, вероятно, его жене, которая сидела в четвертом кресле. Они были чем-то похожи — оба худые и темноволосые, с прямыми носами и изогнутыми красными губами. Куодрент был похож на гранда с портретов Эль Греко, гранда или монаха, но насколько знал Барден, он был англичанином. Эти испанские губы впервые глотнули воздуха в корнуэльском городке, так что Куодрент мог быть потомком какого-нибудь моряка Армады
[17]
. Его жена была красиво одета с небрежной элегантностью очень богатой женщины. Барден подумал, что на ее фоне голубая сорочка Хелен Миссал смотрится как дешевка с распродажи из сетевого магазина. Ее пальцы были унизаны перстнями, и это показалось бы вульгарным, если б камни не были настоящими, но вряд ли они оказались бы подделкой.
— Боюсь, мы снова вынуждены помешать вам, сэр, — сказал Вексфорд Миссалу, задержав взгляд на Куодренте. — Мне бы хотелось поговорить с вашей женой, если вы не против.
Миссал встал, еле сдерживая беспомощный гнев. В своем легком серебристо-сером костюме он казался толще, чем обычно. И тут Куодрент сделал странную вещь. Он взял сигарету из коробки на столе, сунул ее в рот и зажег — не с той стороны. Барден ошеломленно смотрел, как тот, кашляя, бросает ее в пепельницу.
