– Каторжник!.. Шулер!.. Грязный пес!.. Ворюга! – взревел капитан громовым голосом, который заставил смущенно замолчать потрескавшиеся колокольчики.
Затем железной рукой, привыкшей управлять штурвалом, моряк схватил банкующего за хвост из седых волос, грубо выдернул китайца из кресла, так, что тот полетел кубарем на пол. Не прекращая сыпать проклятиями, американец вытащил длинный нож и три или четыре раза полоснул им по многослойной тунике, прикрывавшей жиры жителя Поднебесной.
О чудо! Ткань под натиском стали лопнула, и на пол хлынул водопад «семерок», «восьмерок» и «девяток», что вызвало взрыв возмущения среди игроков, которые до сих пор считали банкующего старичком кристальной честности.
Сей акт короткой и запоздалой справедливости вызвал всеобщую суматоху, которая все усиливалась и усиливалась, чем не преминули воспользоваться все доны Бартоломео де Монте, кинувшиеся на оставленные без внимания деньги. Но, как оказалось, кинулись все, кроме одного: Фрике, с интересом созерцавший свару китайских болванчиков, неожиданно почувствовал острую боль в правом плече. Молодой человек резко повернулся и оказался лицом к лицу со своим противником, который снова занес нож и примеривался, как бы половчее нанести удар.
Француз перехватил запястье нападавшего и словно клещами сжал его. Мулат, ощутивший, как трещат кости его руки, принялся истошно вопить, умоляя:
– Смилуйтесь!.. Сеньор!.. Ай-ай-ай! Вы сломаете мне руку…
– Мерзавец, – зло выкрикнул Фрике, – тебе мало того, что ты меня обворовал, ведь совсем недавно именно ты занимал место старого шулера, так ты еще и зарезать меня решил?!
– Смилуйтесь!.. Я едва вас задел. Какой-то желтолицый… падая… отвел удар… я вас ранил лишь слегка… смилуйтесь.
Незамысловатость подобного доказательства развеселила молодого человека, и он ослабил пальцы.
– Гнусная макака, – продолжил он, то ли злясь, то ли смеясь, – я могу раскроить тебе череп ударом каблука или пригвоздить тебя к стене, как чучело совы… но я довольствуюсь тем, что разоружу тебя… давай нож… шпагу и проваливай… чем быстрее, тем лучше.
– Ты не прав, матрос, – вступил в разговор подоспевший Пьер ле Галль, который, пробираясь к своему другу, растолкал направо и налево жирные животы в стеганых куртках; понтёры верещали, словно стая ощипанных соек. – Ну, ладно, если уж ты так решил… Идем, готовься к повороту. Отдать паруса. Полный вперед. Ведь завтра нам вставать ни свет ни заря. По крайней мере, твоя рана не слишком серьезна?
– Обычная ссадина.
– Отлично. «Прощай, уходим в море…».
И два друга покинули игорный дом, все еще сотрясаемый грохотом, и направились к месту своего временного проживания, которое Пьер ле Галль именовал весьма непочтительно: «корыто».
Что правда, то правда: нелегкая вещь сориентироваться в запутанном лабиринте темных, узких и крутых улочек Макао, напоминающих водосточные трубы. Эти улочки скользили меж гранитных домов, чьи окна украшали решетки, напоминающие решетки на дверях тюрем, ползли по скалистым уступам, извивались по склонам восьми или десяти гор, на которых были возведены крепости Святого Франциска в Барре, Святого Иеронима в Гуиа, Святого Павла в Бом-Парто, Святого Иоанна и т. д. Город Макао был основан в 1557 году португальцами, после того как в 1516 году Перестрелло открыл реку Кантон. Население Макао, расположенного на оконечности одноименного полуострова, сегодня насчитывает 125 000 китайцев и 2 500 португальцев. Отлично укрепленная португальская часть города с редутами, ощетинившимися пушками, отделена от китайской части Макао внушительной стеной, которую бдительно охраняют солдаты-европейцы, попасть за нее ночью можно, лишь зная пароль. Два наших приятеля, не имеющие проводника, плутали по темным закоулкам, преследуемые ночными бродягами, которые не задумываясь ограбили бы французов, если бы их не смущал уверенный вид друзей и огромная шпага дона Бартоломео де Монте, которую Фрике держал в руках. Время от времени юноша делал шуточный выпад, что позволяло заподозрить в нем виртуозного фехтовальщика.
Через некоторое время Пьер ле Галль полностью исчерпал словарь морских ругательств, а Фрике так и не смог взять курс на «корыто». В какой-то момент друзьям показалось, что они слышат высокий дребезжащий голосок португальского мулата, которому вторил мужской раскатистый голос.
– Не нравится мне эта затея, – ворчал низкий голос. – …Уж лучше я это…
Французы сделали несколько шагов, и им показалось, что они различают массивную фигуру американского капитана, которая тут же исчезла в непроглядной темноте переулков. Короче, вся ночь прошла в безрезультатных поисках «корыта», и лишь ближе к утру счастливый случай привел приятелей к округу Монте, где находился «Барракон», или перевалочный пункт китайских эмигрантов. Гостиница, в которой остановились французы, размещалась прямо напротив, около развалин старого монастыря иезуитов.
Первым человеческим существом, которого встретили Пьер ле Галль и Фрике, оказался все тот же чертов португалец. Он выходил из «Барракона», неся в руках пухлый кошель, набитый металлическими дисками.
С бесстыдством, которое одновременно казалось гнусным и комичным, странный тип подошел к Фрике и осведомился о драгоценном здоровье Его Превосходительства; затем, без сомнения, успокоенный ответом молодого француза, мулат медленно удалился, недобро улыбаясь.
– До свидания, сеньор, прощайте и примите мои извинения. Поверьте мне, вы никогда не забудете вашу встречу с доном Бартоломео де Монте.
Пьер ле Галль и Фрике направились в контору торговца людьми. Это место, где велись торги «человеческим скотом», на первый взгляд, не выглядело отвратительным, а напротив, поражало изысканностью убранства. Пьер ле Галль, хорошо разбиравшийся в данном вопросе, утверждал, что помещение с затейливой деревянной обшивкой, с роскошными фарфоровыми вазами и цветами, с мебелью красного дерева, напоминает каюты первого класса трансатлантического парохода.
Но все эти массивные двери из красного дерева открывались в грязные коридоры, где теснилось множество людей, терзаемых паразитами, одетых в жалкие лохмотья, истощенных болезнями, голодом и лишениями; все эти бедняги ожидали скорой отправки в дальние страны.
Военнопленные из провинций Южного Китая или рыбаки с побережья, похищенные пиратами, – все они стали собственностью «торговцев людьми», у которых имелись эмиссары в каждом порту. Именно эти бедолаги составляли добрую треть «эмигрантов». Ко второй трети относились те несчастные, которые умирали с голоду в родном краю и прельстились на лживые посулы вербовщиков, восхваляющих чудеса Эльдорадо, что зовется Островами Чинча.
[14]
В последнюю треть входили иностранцы – и вряд ли это добавит чести европейскому обществу, которые сами отыскивали китайских дельцов, открывавших им двери в официально разрешенные игорные дома. Тысячи игроков, мечтающих испытать удачу! Что же происходило дальше? Девяносто процентов из них спускали все свое состояние за несколько дней. Тогда китайские дельцы предоставляли проигравшимся кредиты, кормили их, а затем, когда наступал роковой час расплаты, должники становились заложниками этих кровавых ростовщиков, которым португальский закон предоставляет право лишать свободы за долги.
