– Сражение?
– Двадцать тысяч русских из приграничных провинций и Тобольской губернии вступили в бой со ста пятьюдесятью тысячами бухарцев и полегли несмотря на всю свою отвагу.
– Ты лжешь! – выкрикнул великий князь, который силился, но не смог сдержать свой гнев.
– Я сказал правду, ваше высочество, – холодно отрезал Иван Огаров. – В той баталии под Красноярском я участвовал, тогда и попал в плен.
Великий князь овладел собой и жестом дал Огарову понять, что не сомневается в его правдивости.
– Какого числа произошло это красноярской сражение? – спросил он.
– Второго сентября.
– И теперь все ханские войска сосредоточены вокруг Иркутска?
– Все.
– Сколько же их там, по-твоему?
– Около четырехсот тысяч.
Новое преувеличение, на сей раз в оценке численности вражеской армии, Огаров допустил с той же целью.
– И я не должен ждать никакой помощи от восточных провинций? – спросил великий князь.
– Никакой, ваше высочество, по крайней мере, до исхода зимы.
– Запомни же, Михаил Строгов, вот что: пусть ко мне никто никогда не придет на помощь ни с запада, ни с востока, а этих варваров будет хоть все шестьсот тысяч, но Иркутска я не сдам!
Иван Огаров слегка прищурил свои злобные глаза. Казалось, изменника забавляло, что брат царя в своих расчетах упускает возможность предательства.
Великий князь, имея нервический темперамент, с огромным трудом сохранял спокойствие: столь мрачные новости потрясли его. Он расхаживал взад-впередпо гостиной, останавливался у окон, смотрел на костры вражеского стана, вслушивался в долетавшие оттуда звуки, хотя по большей части это был всего лишь шум, производимый столкновением льдин, плывущих по течению Ангары. А между тем Иван Огаров, предвкушая свою месть, пожирал его глазами, как готовую добычу.
Прошло четверть часа, а он все молчал, не задавал никаких вопросов. Потом снова взял письмо, перечитал один пассаж и сказал:
– Ты знаешь, Михаил Строгов, что в этом письме идет речь об одном предателе, которого я должен остерегаться?
– Да, ваше высочество.
– Он должен проникнуть в Иркутск переодетым, втереться ко мне в доверие, а затем, выбрав удобный момент, сдать город врагам.
– Мне все это известно, ваше высочество. Я также знаю, что Иван Огаров поклялся лично отомстить брату царя.
– Почему?
– Говорят, что великий князь унизил этого офицера, разжаловал его.
– Да… припоминаю… Но он заслужил это, презренный негодяй, который затем нанялся на службу к врагам своей страны, привел на родную землю полчища варваров!
– Его величество государь особенно пекся о том, чтобы предупредить вас насчет преступных замыслов Ивана Огарова против вашей персоны.
– Да-да… в письме он известил меня об этом…
– Его величество государь и меня предостерегал, что во время путешествия по Сибири я должен особенно опасаться этого предателя.
– И ты встретил его?
– Да, ваше высочество. Это было после красноярской баталии. Если бы он заподозрил, что я везу письмо, адресованное вашему высочеству и разоблачающее его планы, он бы меня не пощадил.
– Да, тебе грозила гибель! – воскликнул великий князь. – И как же ты умудрился бежать?
– Я бросился в Иртыш.
– А как ты проник в Иркутск?
– Благодаря вылазке, произведенной нынче вечером, чтобы отогнать подальше отряд бухарцев. Я смешался с толпой защитников города, смог добиться, чтобы меня признали и тотчас отвели к вашему высочеству.
– Хорошо, Михаил Строгов, – отвечал великий князь. – Исполняя эту трудную миссию, ты проявил отвагу и рвение. Я тебя не забуду. Есть ли какая-либо милость, о которой ты хотел бы меня попросить?
– Только одна: я хотел бы сражаться бок о бок с вашим высочеством, – заявил Иван Огаров.
– Быть по сему, Михаил Строгов. Отныне ты будешь состоять при моей персоне и жить в этом дворце.
– А если согласно замыслу, что он лелеет, Иван Огаров явится к вашему высочеству под чужим именем?
– С твоей помощью мы разоблачим мерзавца, ведь ты его знаешь, и я позабочусь, чтобы он умер под кнутом. Ступай.
Иван Огаров по-военному отдал великому князю честь, вспомнив, что он капитан корпуса царских фельдъегерей, и удалился.
Свою бесчестную роль он сыграл с успехом. Теперь ему обеспечено полное и безоглядное доверие великого князя. Он сможет злоупотребить им там и тогда, где и когда ему будет угодно. Он поселится в том же дворце. Секретные планы защитников города будут ему известны. Итак, все в его руках. В Иркутске никто его не знает, нет никого, кто бы мог сорвать с него маску. Стало быть, он решил действовать без промедления.
Да и время поджимало. Город необходимо сдать до прибытия русских с севера и с востока, а это вопрос нескольких дней. Если ханские войска возьмут Иркутск, отвоевать его у них будет не просто. В любом случае, если когда-нибудь им и придется оставить город, то не иначе, как разрушив его до основания, а голова великого князя уж непременно скатится к ногам Феофар-хана.
Получив полную возможность видеть, наблюдать, действовать, Иван Огаров на следующий день занялся осмотром укреплений. Офицеры, солдаты, горожане повсюду встречали его самыми сердечными поздравлениями. Этот царский посланец был для всех, словно живая ниточка, заново связавшая их с империей. Итак, Огаров с апломбом, который никогда ему не изменял, расписывал желающим вымышленные перипетии своего путешествия. Затем ловко, поначалу без особого нажима, заговаривал о серьезности положения, преувеличивая и ее, и успехи противника также, как в разговоре с великим князем. Он создавал у собеседников самое пугающее представление о силах, которыми располагают варвары. Послушать его, так выходило, что ожидаемое подкрепление, если и придет, окажется недостаточным, и есть основания опасаться, что битва, развязанная у стен Иркутска, закончится также плачевно, как сражения под Кдлыванью, Томском и Красноярском.
Иван Огаров не слишком усердствовал, распространяя эти злонамеренные измышления. Соблюдал некоторую осторожность, мало-помалу внедряя их в сознание защитников Иркутска. На расспросы отвечал как бы нехотя, только если уж слишком наседали, и при этом делал вид, будто подавлен скорбью. Причем неизменно заявлял, что следует драться до последнего человека и чем сдать город, уж лучше его взорвать!
Тем не менее он чинил зло всюду, где только мог. Однако гарнизон и население Иркутска были слишком пламенными патриотами, чтобы поддаться запугиваниям. Среди этих солдат и мирных обывателей, запертых в стенах города, отрезанного от мира на дальнем краю азиатского материка, не нашлось ни одного, кто бы осмелился заговорить о капитуляции. Презрение русского человека ко всем этим варварам не знало пределов.
