– Никто этого не знает, увы.
– Увы, это я знаю! – отвечал царь. – Есть анонимные осведомители, чьи донесения доставляются мне, не проходя через полицейское ведомство. А если к тому же принять во внимание события, ныне происходящие за Уралом, есть все причины полагать, что эти донесения точны!
– Вы хотите сказать, государь, что Иван Огаров приложил руку к подготовке набега азиатов?
– Да, генерал, я сообщу тебе то, чего ты не знаешь. Покинув Пермскую губернию, Иван Огаров перешел через Уральский хребет. Он устремился в Сибирь, в киргизские степи, и там попытался, притом не без успеха, взбунтовать местные кочевые племена. Затем он направился на юг, достигнув независимого Туркестана. Там, в Бухарском, Кокандском и Кундузском ханствах, он нашел вождей, готовых двинуть свои орды на сибирские земли. Его цель – спровоцировать захват азиатами владений российской империи за Уралом. Движение, подстрекаемое им, готовилось тайно, теперь же оно обрушилось на нас, как удар молнии. Сообщение между западной и восточной Сибирью прервано! К тому же Иван Огаров, побуждаемый жаждой мести, намерен покуситься на жизнь моего брата!
При этих словах царь взволновался, быстрыми шагами заходил по комнате. Обер-полицмейстер ничего не ответил, однако про себя подумал, что во времена правления тех российских императоров, которые никогда не миловали ссыльных, Иван Огаров не смог бы осуществить подобный план.
Мгновения текли, а они все хранили молчание. Затем, когда царь рухнул в кресло, обер-полицмейстер приблизился к нему и спросил:
– Ваше величество, приказы как можно скорее отразить это нашествие, разумеется, уже отданы?
– Да, – отвечал царь. – Последняя депеша, посланная в Нижнеудинск, должна привести в движение войска Енисейской, Иркутской, Якутской губерний, Амурского и Байкальского округов. В то же время полки Перми и Нижнего Новгорода и пограничные казачьи части форсированным маршем двигаются к Уральским горам. Но, кнесчастью, пройдет несколько недель, прежде чем они окажутся лицом к лицу с колоннами азиатов!
– И его высочество великий князь, брат вашего величества, находясь в Иркутской губернии, больше не имеет прямой связи с Москвой?
– Да.
– Но он должен знать из последних депеш, какие меры принимает ваше величество, он предупрежден, что следует ждать подкрепления из ближайшей губернии, из Иркутска?
– Это ему известно, – вздохнул царь, – но он не знает, что Иван Огаров одновременно с ролью бунтовщика вздумал сыграть роль предателя, и этот предатель – его жестокий личный враг. Ведь именно великому князю Огаров обязан тем, что впервые попал в немилость. И что хуже всего, мой брат не знает его в лицо. Так вот: план Ивана Огарова состоит в том, чтобы, пробравшись в Иркутск под чужим именем, предложить великому князю свои услуги. Он вотрется к нему в доверие, азиаты тем временем осадят Иркутск, и тогда Огаров сдаст им город вместе с моим братом. Следовательно, его жизнь под прямой угрозой. Вот о чем я узнал из донесений, вот чего не знает великий князь. Надо, чтобы он это узнал!
– Что ж, государь, здесь нужен курьер. Сметливый, отважный…
– Я жду его.
– И пусть он поспешит, – прибавил обер-полицмейстер, – ибо, государь, позвольте заметить, что земля сибирская более любой другой подвержена опасности мятежа!
– Не хочешь ли ты сказать, генерал, что изгнанники способны примкнуть к завоевателям? – вскричал царь, выведенный из себя подобным наветом со стороны обер-полицмейстера.
– Пусть ваше величество меня извинит! – пролепетал тот. Весьма вероятно, что именно эта мысль точила его беспокойный, подозрительный ум.
– Я верю, что у изгнанников больше патриотизма! – заявил царь.
– В Сибири есть и другие приговоренные, не только политические, – напомнил обер-полицмейстер.
– Уголовные преступники? О генерал, этих я предоставляю тебе! Это отбросы человечества. Они не принадлежат ни одной стране. Но восстание, вернее нашествие, направлено не против императора, а против России, против той отчизны, которую изгнанники еще надеются увидеть снова… и они увидят ее!.. Нет, русский никогда не объединится с азиатом, чтобы ослабить мощь Москвы хотя бы на один час!
Царь имел основания верить в патриотизм тех, кого он из политических соображений держал во временной ссылке. Милосердие, составлявшее основу его правосудия всюду, где он имел возможность самолично его творить, и существенные послабления, которые он ввел в практику исполнения указов, некогда столь ужасающую, сами по себе служили гарантией того, что он не ошибается. Но даже без такого существенного подспорья, каким стало бы для захватчиков содействие ссыльных, угроза оставалась весьма серьезной, так как можно было опасаться, что к нападающим примкнет большая часть киргизского населения.
Оно разделялось на три орды – большую, малую и среднюю – и насчитывало четыреста тысяч «шатров», то есть около двух миллионов душ. Туда входили различные племена: одни считались независимыми, другие признавали над собой власть – кто России, кто Хивинского, Кокандского или Бухарского ханства, иначе говоря, самых свирепых из правителей Туркестана. Средняя, самая богатая, орда была вместе с тем и самой терпимой, ее стоянки занимали все пространство между Сары-Су, Иртышом и верхним течением Ишима, озерами Якши-Янгис и Аксакалбарби. Большая орда занимала область, расположенную к востоку от той, где хозяйничала средняя, и простиралась до пределов Омской и Тобольской губерний. Так что в случае, если поднимутся киргизы, это и было бы захватом азиатской России, что чревато незамедлительным отделением Сибири, по крайней мере, ее территорий к востоку от Енисея.
Сказать по правде, эти киргизы – новички в военном деле: им привычнее ночные грабежи да нападения на караваны, чем солдатская служба. Недаром господин Левчин говорит, что «сомкнутым строем или каре из обученной пехоты можно противостоять десятикратно превосходящей массе киргизов, а одной пушки хватит, чтобы разметать их неисчислимое множество».
Оно бы и так, да надо ведь еще, чтобы это самое каре обученной пехоты вовремя поспело в мятежный край и чтобы орудия покинули артиллерийские парки русских губерний, до которых две-три тысячи верст… К тому же, помимо прямого тракта, соединяющего Екатеринбург и Иркутск, надо двигаться степями, нередко заболоченными. Дороги там трудно проходимы, уж наверняка не одну неделю пришлось бы ждать, пока русские войска смогут оттеснить азиатские орды.
Омск – организационный военный центр западной Сибири, призванный удерживать киргизское население на почтительном расстоянии. Там проходит граница обитания этих кочевников, покоренных лишь отчасти, и эта граница не раз нарушалась. В военном министерстве полагали, и весьма резонно, что ныне Омск находится под большой угрозой. Рубежи военных поселений, то есть казачьи посты, расставленные от Омска до Семипалатинска, наверняка уже подвергались атакам то здесь, то там. Можно было опасаться, что «властительные ханы», управители киргизских уездов, добровольно или под давлением примут сторону восставших, таких же мусульман, как они, и к ненависти, рожденной порабощением, прибавится давняя рознь между греческой и магометанской религией.
