Что касается отпусков, какими его награждали по праву после тех многотрудных поручений и путешествий в дальние края, он никогда не упускал случая посвятить их своей престарелой матушке, даже если от родного дома его отделяли тысячи верст, а зимняя погода делала дороги непроезжими. Но теперь в первый раз все складывалось так, что Михаилу Строгову, вернувшемуся с юга империи, где он немало потрудился, уже три года – три столетия! – не удавалось повидать старую Марфу! Через несколько дней ему должны были предоставить положенный по регламенту отпуск, он уже готовился отбыть в Омск, когда грянули события, о которых шла речь. Тут-то Михаила Строгова и привели в царские покои, а он и понятия не имел, чего ждет от него император.
Не произнося ни слова, не обращаясь к нему, царь некоторое время рассматривал своего фельдъегеря, устремив на него проницательный взор, между тем как Михаил Строгов хранил абсолютную неподвижность.
Потом царь, удовлетворенный этим осмотром, повернулся к письменному столу и, знаком приказав обер-полицмейстеру сесть, вполголоса стал диктовать ему письмо, содержавшее всего несколько строк.
Когда письмо было закончено, царь чрезвычайно внимательно перечитал его, затем расписался, причем вставил перед подписью слова «Быть по сему» – своего рода священную формулу, традиционно завершающую послания российских императоров.
Письмо было вложено в конверт и скреплено печатью с имперским гербом.
Затем царь встал и приказал Михаилу Строгову подойти.
Тот приблизился на несколько шагов и опять застыл, готовый отвечать.
Самодержец снова пристально, глаза в глаза, посмотрел на него. Спросил отрывисто:
– Как тебя зовут?
– Михаил Строгов, государь.
– В каком ты чине?
– Капитан фельдъегерей вашего величества.
– Ты хорошо знаешь Сибирь?
– Я сибиряк.
– Где родился?
– В Омске.
– У тебя есть там родные?
– Да, государь.
– Кто именно?
– Моя престарелая мать.
Царь на мгновение прервал расспросы, затем, показывая на конверт, который держал в руке, сказал:
– Вот письмо, которое я поручаю тебе, Михаил Строгов. Ты передашь его великому князю, моему брату, в собственные руки. Только ему – никому другому.
– Я передам его, государь.
– Великий князь в Иркутске.
– Я отправлюсь в Иркутск.
– Но тебе придется пересечь страну, объятую мятежом, подвергшуюся нашествию азиатов. Захватчики заинтересованы в том, чтобы перехватить это письмо.
– Я сумею этого избежать.
– Особенно берегись изменника Ивана Огарова. Он может встретиться на твоем пути.
– Я буду остерегаться его.
– Твой путь пролегает через Омск?
– Да, ваше величество.
– Если навестишь свою мать, есть риск, что будешь узнан. Ты не должен видеться с ней!
Михаил на миг заколебался, но тут же овладел собой:
– Я не увижусь с ней.
– Поклянись, что никакая сила не вынудит тебя признаться, кто ты таков и куда направляешься!
– Клянусь!
– Михаил Строгов, – произнес тогда царь, протягивая молодому посланцу конверт, – возьми же это письмо, от которого зависит спасение всей Сибири и, быть может, жизнь великого князя, моего брата.
– Письмо будет вручено его высочеству великому князю.
– Стало быть, ты проберешься в Иркутск наперекор всему?
– Проберусь, если меня не убьют.
– Мне нужно, чтобы ты выжил!
– Я выживу и доставлю письмо, – отвечал Михаил Строгов. Казалось, царю пришлась по душе спокойная, скромная уверенность, с какой держался молодой фельдъегерь.
– Ступай же, Михаил Строгов, – произнес он, – во имя Бога, во имя России, ради моего брата и ради меня – иди!
И посланец, по-военному отдав честь, покинул кабинет императора. Еще несколько мгновений, и он вышел из Нового дворца.
– Что ж, генерал, думаю, ты сделал удачный выбор, – сказал царь.
– Полагаю, что так, государь, – отвечал генерал Кусов. – Ваше величество может не сомневаться: Михаил Строгов сделает все, что в человеческих силах.
– Да, верно: это тот человек, которого мы искали! – промолвил император.
Глава IV. Из Москвы в Нижний Новгород
Расстояние от Москвы до Иркутска, которое должен был одолеть Михаил Строгов, составляло пять тысяч двести верст. Когда между Уралом и восточной Сибирью еще не установилась телеграфная связь, депеши из столицы доставляли курьеры. Даже самым проворным из них для того, чтобы из Москвы добраться до Иркутска, требовалось восемнадцать дней. Но такие случаи были исключением, обычно же путь через азиатские владения России занимал от месяца до пяти недель, притом что в распоряжение царских посланцев предоставлялись все возможные транспортные средства.
Как человек, не боящийся мороза и снега, Михаил Строгов предпочел бы совершить такую поездку в суровую зимнюю пору, тогда можно было бы устроить так, чтобы весь путь проделать на санях. При этом препятствия, неизбежные при всех прочих способах передвижения по этим бескрайним степям, были бы в значительной степени сглажены снежными заносами. Не было бы нужды переправляться через ручьи, болота, реки. Повсюду простиралась бы заледеневшая равнина, снежная скатерть, по которой сани могли бы скользить легко и быстро. Разумеется, кое-какие природные явления и в эту пору опасны, такие, к примеру, как вечный непроглядный туман, трескучий мороз, нескончаемые жестокие метели, чьи вихри порой заносят и погребают под снегом целые караваны. Случается также, что волки, гонимые голодом, тысячными стаями высыпают на равнину. Но все же лучше бы подвергнуться таким опасностям, зато уж быть уверенным, что захватчики-азиаты предпочитают отсиживаться в городах, их грабители не рыщут по заснеженной степи, да и передвижение их войск невозможно. Да, зимой Михаилу Строгову было бы легче исполнить задуманное. Но ему не дано было выбирать ни дня, ни часа. Как бы ни складывались обстоятельства, он должен принять их как данность и отправляться в дорогу.
Стало быть, такова ситуация. Ясно понимая это, Михаил Строгов готовился встретить испытания лицом к лицу.
Прежде всего, он более не мог рассчитывать на преимущества, обычно предоставляемые царским курьерам. Напротив, никто не должен был даже заподозрить, что он путешествует в этом качестве. Край захвачен неприятелем, там кишат шпионы. Если его узнают, миссия сорвется. Поэтому генерал Кусов, хоть и вручил ему изрядную сумму денег, которой должно хватить, чтобы хоть отчасти облегчить поездку, но не дал письменного приказа с волшебной, как «Сезам, откройся!», пометкой, что податель сего состоит на императорской службе. На сей раз на руках у него лишь заурядная подорожная.
