«Одна, – говорил он себе, – одна среди этого кочевого народца! И ведь нынешние опасности – ничто в сравнении с теми, что подстерегают ее в будущем! Только подумать: Сибирь! Иркутск! Туже попытку, на которую я иду во имя России и царя, она намерена предпринять ради… Ради кого? Или чего? Ей выдано разрешение на эту поездку! В край, охваченный восстанием! Что она будет делать среди степей, где рыщут азиатские банды?»
На миг приостановившись посреди дороги, Михаил принялся размышлять: «Замысел этой поездки наверняка вознику нее еще до нашествия! Она даже, может быть, понятия не имеет, что там сейчас творится!.. Хотя нет, эти купцы при ней толковали о волнениях в Сибири… и не похоже, чтобы она удивилась… Даже не спрашивала ни о чем, не просила объяснений… Стало быть, она все знала! И, зная, шла на это… Бедная девочка!.. Значит, побуждения, толкающие ее на такой шаг, поистине могущественны! Но, как бы она ни была отважна, – а что она именно такова, нет сомнения, – дорога истощит ее силы и, даже не говоря о риске и препятствиях, ей этого путешествия просто не выдержать!.. Она ни за что не доберется до Иркутска!»
Между тем Строгов продолжал брести наудачу, куда глаза глядят. Впрочем, он прекрасно знал город, так что заблудиться не мог.
Прошагав так около часа, он присел на скамейку, стоявшую под стеной большого невзрачного деревянного строения, которое возвышалось среди многих подобных по краям весьма обширной площади. Минут пять он сидел там, когда внезапно чья-то крепкая рука опустилась ему на плечо.
– Что ты здесь делаешь? – грубо спросил рослый субъект, подошедший незаметно.
– Отдыхаю, – сказал Михаил.
– Уж не думаешь ли ты провести всю ночь на этой скамейке? – не отставал тот.
– Если пожелаю, то да, – ответил Строгов тоном несколько более вызывающим, нежели пристало бы простому торговцу, каким ему надлежало быть.
– Ну-ка дай посмотреть на тебя! – сказал неизвестный.
Строгов вспомнил, что, прежде всего, надо быть осторожным, и инстинктивно отскочил в сторону, буркнув:
– Нечего на меня смотреть!
Хладнокровие тотчас вернулось к нему, ион прикинул, что лучше держать собеседника на расстоянии шагов в десять.
Теперь, приглядевшись, он подумал, что, скорее всего, имеет дело с одним из тех цыган, каких встречаешь на любой ярмарке, но ни физический, ни духовный контакт с ними особых приятностей не сулит. Внимательнее всмотрелся в темноту, которая уже порядком сгустилась, и действительно заметил возле дома просторную повозку, передвижное жилище, обычное для этого кочевого племени. Цыгане в России кишат повсюду, где можно раздобыть хоть несколько копеек.
Мужчина тем временем сделал два-три шага вперед, готовясь приняться за Михаила Строгова вплотную, но тут дверь дома отворилась. Женщина, почти неразличимая в потемках, проворно выскочила оттуда и окликнула цыгана. По ее наречию, довольно грубому, в ней угадывалась сибирячка отчасти монгольского происхождения.
– Еще одна ищейка! – сказала она. – Шныряют, вынюхивают… Брось его, пошли ужинать. Плюшка
[7]
готова!
Строгов не сдержал улыбки, услышав, каким определением она его наградила – это его-то, на дух не переносившего полицейских соглядатаев!
Однако цыган на том же языке, каким пользовалась женщина, хотя акцент у него был совсем другой, произнес фразу, означавшую примерно следующее:
– Твоя правда, Сангарра! К тому же завтра нас здесь не будет!
– Завтра? – переспросила женщина вполголоса с некоторым удивлением.
– Да, Сангарра, завтра, – ответил цыган. – Царь-батюшка сам пошлет нас туда… туда, куда нам надо!
И оба вошли в дом, тщательно заперев за собой дверь.
«Ладно! – сказал себе Михаил Строгов. – Но если эти цыгане хотят, чтобы их речей никто не понимал, я бы им посоветовал при мне объясняться на каком-нибудь другом языке!»
Будучи уроженцем Сибири и проведя детство среди ее просторов, он, о чем уже упоминалось, понимал почти все наречия, на каких говорили от Северного Ледовитого океана до знойных туркестанских степей. Впрочем, он не потрудился вдуматься в точный смысл слов, которыми обменялись цыган и его подруга. С какой стати это могло его интересовать?
Время было уже очень позднее, и он решил вернуться на постоялый двор, чтобы немного отдохнуть. На обратном пути он все время шел берегом Волги, следуя за течением реки, воды которой были не видны за темной массой бесчисленных судов. По расположению речного русла Строгов определил место, куда только что забрел. Это скопление повозок и наскоро сколоченных дощатых строений заполоняло ту самую громадную площадь, где, что ни год, разворачивался главный нижегородский рынок. Это объясняло, почему именно туда стекаются ярмарочные фигляры и цыгане со всех концов света.
Спустя час Михаил Строгов уже забылся сном, хотя и несколько беспокойным, на одной из тех русских постелей, которые кажутся иностранцам такими жесткими, и на следующий день, 17 июля, проснулся, только когда совсем рассвело.
Пять часов, которые еще предстояло провести в Нижнем, казались ему вечностью. Чем занять себя это время, если не блуждать, как накануне, по улицам города? Как только он покончит с завтраком, упакует свои пожитки и завизирует подорожную в полицейском участке, у него останется лишь одно дело – уехать. Но как человек, привыкший вставать вместе с солнцем, он все же вылез из кровати, оделся, тщательно упрятал конверт с имперским гербом поглубже в потайной карман, который имелся на талии за подкладкой кафтана, поверху плотно перехваченного поясом, потом завязал свой дорожный мешок и укрепил его у себя за спиной. Проделав все это и не собираясь больше возвращаться в «Град Константинополь», он расплатился и покинул постоялый двор, а позавтракать решил на берегу Волги, возле пристани.
Во избежание каких-либо неожиданностей Строгов сначала отправился в контору пароходной компании, чтобы удостовериться, что «Кавказ» не преминет отплыть в назначенный срок. Тогда же ему впервые пришло на ум, что коль скоро юная ливонка, видимо, направляется в Пермь, весьма возможно, она тоже намерена взойти на борт «Кавказа». В этом случае они с Михаилом вновь окажутся попутчиками.
Верхняя часть города, расположенная на холме, со своим кремлем, имеющим две версты в окружности и похожим на московский, в те годы так опустела, что казалась покинутой. Даже губернатор больше не жил там. Но насколько безжизненным выглядел город на холме, настолько же кипуч был тот, что в низине.
Перейдя реку по понтонному мосту, охраняемому конными казаками, Строгов попал на то самое место, где накануне наткнулся на что-то вроде цыганского табора. Вся огромная Нижегородская ярмарка, с которой не могла бы соперничать даже Лейпцигская, раскинулась не в самом городе, а чуть в сторонке, у окраины. На широкой равнине за Волгой высился временный дворец генерал-губернатора: именно здесь, согласно установленному порядку, сей властительный сановник обитал все время, пока не заканчивалась ярмарка, за которой в силу разнородности собравшейся там публики был необходим неусыпный ежеминутный надзор.
