Из Чикаго Эдвардсу пришлось бежать после двух покушений, едва не закончившихся для него смертью. Под вымышленным именем он уехал в Калифорнию, и там на какое-то время свет померк для него, когда умерла Этти Эдвардс. Потом он пережил еще одно покушение, от которого ему удалось спастись лишь чудом. После этого, сменив фамилию на Дуглас, он организовал рудник в одном из уединенных каньонов и вместе со своим английским партнером по фамилии Баркер сколотил приличное состояние. В конце концов он получил известие, что неумолимые преследователи снова вышли на его след, и едва успел уехать в Англию. Таким образом в графстве Суссекс появился некий джентльмен по имени Джон Дуглас, который повторно женился на достойной женщине и пять лет прожил в тихом местечке Берлстоун, пока не случились странные события, о которых нам уже известно.
Эпилог
Полицейский суд рассмотрел дело Джона Дугласа и передал его в вышестоящую инстанцию. Уголовный суд четвертных сессий его оправдал, установив, что его действия можно квалифицировать как самозащиту.
«Любой ценой увезите его из Англии, – написал Холмс его жене. – Здесь существуют силы более могущественные, чем те, от которых он спасся. Вашему мужу оставаться в Англии опасно».
Прошло два месяца, мы начали постепенно забывать об этом деле, но однажды утром в нашем почтовом ящике оказалось странное короткое письмо. «Ну-ну, мистер Холмс. Ну-ну», – было написано в этом загадочном послании без обратного адреса и подписи. Я рассмеялся, прочитав эту чудную записку, но Холмс неожиданно посерьезнел.
– Это шутка дьявола, Ватсон, – заметил он и потом еще долго сидел, хмуро глядя в камин.
Вчера поздно вечером к нам вошла миссис Хадсон, наша хозяйка, и сообщила, что мистера Холмса хочет видеть какой-то джентльмен по неотложному делу. Вслед за ней явился Сесил Баркер, наш знакомый по берлстоунской усадьбе с подъемным мостом. Вид у него был безрадостный.
– У меня плохая новость… Ужасная новость, мистер Холмс, – мрачно произнес он.
– Я этого и боялся, – сказал Холмс.
– Вы что, тоже получили каблограмму?
– Нет, но я получил письмо от того, кто получил.
– Бедный Дуглас. Мне говорили, что на самом деле его фамилия Эдвардс, но для меня он всегда будет Джеком Дугласом из каньона Бенито. Я ведь говорил вам, что три недели назад они отплыли в Южную Африку на «Пальмире».
– Да.
– Вчера вечером корабль прибыл в Кейптаун, и сегодня утром я получил от миссис Дуглас вот эту каблограмму: «Джека смыло за борт во время шторма у берегов Святой Елены. Айви Дуглас».
– Вот, значит, как это произошло, – словно подумал вслух Холмс и вздохнул. – Не сомневаюсь, все было исполнено идеально.
– Вы хотите сказать, что это не был несчастный случай?
– Никоим образом.
– Его убили?
– Несомненно.
– Я тоже так думаю. Эти адские отродья «сердитые», это гнездо убийц…
– Нет-нет, дорогой сэр, – покачал головой Холмс. – Здесь чувствуется рука мастера. Никаких укороченных дробовиков, никаких неуклюжих револьверов. Настоящего гения можно узнать по мазку кисти. Я вижу здесь работу Мориарти. Это преступление было задумано в Лондоне, а не в Америке.
– Но мотив?
– Мотив очень простой. За этим убийством стоит человек, который не может позволить себе не довести дело до конца, человек, который достиг вершины потому, что все, за что он берется, обязательно должно закончиться успехом. Великий разум и мощь огромной преступной машины были направлены на то, чтобы уничтожить одного человека. Это все равно что колоть орехи паровым молотом… Абсурдное расточительство энергии, но орех-то расколот.
– А какое отношение этот человек вообще имеет ко всему этому?
– Я могу лишь сказать, что впервые мы узнали об этом деле от одного из его помощников. Эти американцы поступили мудро.
Когда им потребовалось выполнить работу в Англии, они, как и любой иностранный преступник, обратились за консультацией к лучшему специалисту по подобного рода делам. С той минуты их жертва была обречена. Первым делом он направил свои силы на то, чтобы разыскать нужного им человека. Затем помог организовать нападение. Наконец, узнав из газет о неудаче своих парт неров, вступил в игру сам и поставил точку. Помните, я предупреждал Дугласа в Берлстоуне, что в будущем ему грозит опасность намного бóльшая, чем та, что он пережил. Теперь вы понимаете, что я был прав?
В бессильной злобе Баркер ударил себя кулаком по голове.
– Неужели мы так и будем сидеть сложа руки? Неужели вы хотите сказать, что никто и никогда не управится с этим дьяволом во плоти?
– Нет, я этого не говорю, – задумчиво произнес Холмс, словно вглядываясь в будущее. – Я не говорю, что его нельзя одолеть. Только дайте мне время… Дайте мне время!
Все мы несколько минут сидели молча, пока его вещий взгляд пытался пронзить завесу грядущего.
Эдгар Уоллес
Совет юстиции
Глава I
Красная сотня
Не вам и не мне судить Манфреда и его поступки. Я говорю «Манфреда», хотя мог бы сказать «Гонзалеса» или «Пуаккара», потому что они в равной степени виновны или велики в зависимости от того, в каком свете вы видите то, чем они занимаются. Те, кто не в ладах с законом, не защищают их, но человек более гуманный вряд ли станет их осуждать.
Нам же, простым людям, тем, кто живет по закону и, не задавая вопросов, идет направо или налево по указке полиции, их методы кажутся ужасными, не имеющими оправдания, возмутительными.
И не так уж важно, что, не имея более подходящего слова, мы называем их преступниками. В любой стране мира для них не нашлось бы другого определения, но я думаю, даже уверен, что их совершенно не интересовало мнение людей. И я сильно сомневаюсь, что они рассчитывали на признание будущих поколений.
Начать с того, что они убили сэра Филипа Рамона – министра, члена кабинета. Но, принимая во внимание связанные с этим делом большие общечеловеческие вопросы, кто скажет, что этот поступок имел пагубные последствия?
Если честно, то эти три человека, которые убили сэра Филипа и во имя правосудия безо всякой жалости истребили еще множество людей, у меня вызывают сочувствие и понимание. Существуют такие преступления, для которых нет равноценного наказания, такие правонарушения, для которых не найдется статьи в писаных законах. Именно с такими и имеют дело «Четверо благочестивых», или «Совет юстиции», как они теперь сами себя называют. Совет великих и холодных умов.
Вскоре после смерти сэра Филипа, в то время, пока Англия еще гудела, как растревоженный улей, пытаясь сознать истинное значение этого деяния и его последствия, они совершили очередной поступок, вернее, серию поступков, которые получили своего рода негласное одобрение правительств не только Англии, но и всей Европы, и радости Фалмута не было предела, когда он понял, что они объявили войну величайшим в мире преступникам – объединили свои силы, свою сноровку и свои недюжинные умы в борьбе против самой сильной организации преступного мира, против непревзойденных мастеров злодеяний, против умов, столь же живых и изворотливых, как и их собственные.
