— Это ты стараешься снизить мой холестерин.
Правильно, согласился он. Потому что Эйб пережил уже сердечный приступ, а с ним хочется как можно дольше общаться.
— Даже если бы я старался снизить холестерин, — продолжал Эйб, — почему мне субботним утром предлагается второсортный завтрак? — Он протянул руку. — Дай кусочек. Самую крошечку.
— Как только придешь в форму, дам целую колбасину.
— Что? — Эйб похлопал по животу. — Разве это не форма?
— Хорошо, скажем так: принесу колбаску «Макмаффин», как только дотянешься до пальцев ног.
— Если бы Бог пожелал, чтобы люди дотягивались до пальцев ног, то разместил бы их на коленях.
Его не переспоришь.
— Оставим холестерин и физические упражнения. Я купил для себя колбасу по особой причине.
— А именно?
— Мы вчера вечером были в гостях. Перед тем заскочили поесть в какую-то дзен-буддистскую забегаловку.
Эйб скорчил гримасу:
— Где подают индейку из соевого творога?
— Ничего подобного я там не видел.
— Зайди в День благодарения. Джиа тебя туда затащила?
— Ну да, ты же знаешь, она отказалась от мяса.
— До сих пор не ест?
— До сих пор. Захотела попробовать тот самый соевый творог — тофу.
— Какой выбрала?
— Жареный.
— Жареный лучше. По крайней мере, точно убитый.
— Хуже того, там выпивку не подают. За пивом пришлось бежать на угол.
— Захватил бы заодно и сандвич с пастрами.
Джек припомнил, с каким отвращением сидевшая за соседним столиком пара смотрела на многочисленные откупоренные бутылки «Шлица». Если бы развернуть перед ними чизбургер или пастрами... Ужас и кошмар!
— Говорить даже нечего. С той минуты меня преследует мысль о мясе. Проходя нынче утром мимо «Макдоналдса», не устоял.
— Тогда не стану претендовать на кусочек. Лопай. Заслужил после ужина у дзен-буддистов.
Джек, не глядя на Эйба, жадно набросился на сандвич. Следовало догадаться и съесть за порогом. В другой раз будет умнее.
— Смотри-ка, — промычал он с набитым ртом, отводя разговор от еды, — крупный провал тянется прямо к Ист-Ривер.
— Ну и что? Местные педсоветы без конца кого-то проваливают.
— Нет, серьезно. — Джек провел пальцем по линии разлома. — Называется линия Камерона. Предположительно, тут африканский континент столкнулся с Северной Америкой.
— Почему мне никто не рассказывал? Когда это было?
— Около трехсот двадцати миллионов лет назад. Ты тогда был еще маленький. Здесь сказано, что линия разлома тянется от Стейтен-Айленда до Коннектикута и Массачусетса. Взгляни. — Он загнул страницу, показал. — Разлом сворачивает от Ист-Ривер и делает обратную петлю к реке. — Джек вдруг сильно удивился. — Будь я проклят! Дом того самого экстрасенса стоит прямо на линии Камерона...
— Экстрасенса? — переспросил Эйб. — Неужели ты...
— Ни в коем случае, — открестился он. — Нечто вроде развлечения.
И рассказал, как Джуни Мун искала пропавший браслет.
Эйб покачал головой:
— Оболванивание Америки — государство открывает астрологические школы, школьные советы включают в программу креационизм, люди выкладывают сотни долларов за пузырьки с водой, на которых наклеены этикетки «витамин О», возвращаются гомеопатические средства, большинство из которых мало чем отличается от «витамина О», магические кристаллы, фэн-шуй... Ох, Джек, я теряю надежду.
— Ну, для начала, ты, собственно, никогда не был доверчивой крошкой Мэри.
С момента знакомства Эйб предсказывал социальную и экономическую катастрофу и серьезно к ней готовился.
— У человека должна оставаться надежда. Я всегда думал, что с накоплением и углублением знаний люди постепенно движутся из тьмы к свету. Видимо, многие предпочитают мрак.
— Бред в стиле «нового века», — согласился Джек. — Почему эти идеи вошли в моду? Золотое дно для артистов-мошенников. Интересно бы знать, почему это сейчас происходит? Мы вылезли из мистического вздора, а с семидесятых годов сваливаемся обратно. Что нас заставляет?
Эйб пожал плечами:
— Возможно, наука.
— Я думал, наука решает проблему.
— Лучше сказать, реакция на науку. Все жаждут трансцендентности...
— Это еще что такое?
— Загробная жизнь. Бестелесное существование. Иными словами, мы хотим жить дальше. Ты веришь в трансцендентность?
— Хотелось бы. То есть приятно думать, что какая-то моя искорка будет гореть и гореть... хотя...
— Что? Для веры в собственное бессмертие недостает самолюбия?
— По правде сказать, я особенно не задумывался на этот счет. В любом случае, не понимаю, как это повлияло бы на повседневную жизнь. Я знаю лишь один способ жить. А при чем тут наука?
— При всем. Чем дальше она раздвигает границы неизвестного, тем менее определенной становится трансцендентность. Люди слишком остро реагируют. Рациональность не утешает, поэтому они ее отбрасывают и цепляются за иррациональность, даже самую фантастическую.
Джек взглянул на него:
— Мы с тобой знаем, что на свете есть вещи, которые нелегко объяснить.
— Вроде ракшас?
[8]
— Вот именно. К ним не подойдешь с научными мерками.
— Однако они существуют. Не забывай, я был в Бэттери
[9]
, когда эта самая тварь появилась из гавани. Видел ее собственными глазами, видел, как она грудь тебе располосовала... После такого кому нужны подтверждения? У тебя шрамы остались. Ты знаешь.
Джек инстинктивно дотронулся до груди, нащупав под футболкой резиновые рубцы.
— Ракшасы не укладываются в то, что мы знаем о мире.
— Правильно. И ключевое слово здесь — «знаем». У меня нет объяснения, а у кого-то другого, возможно, найдется. У какого-нибудь высоколобого специалиста. Я уверен, что все объяснимо, — конечно, кроме человеческого поведения, — если у тебя достаточно знаний. Знание играет критически важную роль. Мы с тобой кое-что знаем — ты больше, так как больше видел. Знаем, что в мире действует темная сила...
— Иное, — кивнул Джек, вспоминая, как оно в этом году вторглось в его жизнь. — Его просто так называют.
— Судя по твоим рассказам, оно не объект, а скорее состояние. Слово «иное» мало что объясняет. Что в это ни было, оно непознаваемо в данный момент. Как нам известно, его не отпугивают магические кристаллы и талисманы, не вызывают заклинания и жертвоприношения. Поэтому бредовая болтовня приверженцев «нового века», «конца света», уфологов и иже с ними не имеет ни малейшего смысла. Настоящая тьма в нашем мире не проявляется, живет по собственным законам, действует по собственной программе.
