— Господи помилуй, — прошептала Джиа.
— Всего на секунду, но если нас кто-то хотел напугать, то ошибся. После этого мы с трудом засыпаем, но все-таки держимся. Правда, брат?
Чарли кивнул — по мнению Джека, без особого энтузиазма.
— Думаешь, вас хотели напугать? — спросил он.
— А что еще? Не подружиться же. И похоже, вреда причинить не хотели...
— Час назад ты чуть не утонул, — рассмеялся Джек.
— И все-таки не утонул. Может быть, и не должен был утонуть. Если бы меня кто-то хотел убить, то легко бы управился ночью в субботу. Размозжил бы мне голову вместо зеркала в ванной.
— В том-то и дело, — заметил Джек. — Возможно, ты ему не нужен. Остается вопрос: почему все это происходит сейчас? По твоим словам, вы поселились в доме почти год назад. Зачем надо было дожидаться моего прихода в пятницу вечером?
— Не только твоего, — заметил Лайл. — Вместе с тобой пришла Джиа.
Джек взглянул на него:
— Никак не откажешься от этой идеи?
— Ничего не поделаешь, — пожал тот плечами. — Я по-прежнему думаю, что дело связано с ней.
— Перестаньте говорить о «деле»! — воскликнула Джиа. — Дело в маленькой девочке.
— Что нам точно известно? — продолжал Лайл. — Возможно, враждебная сила способна принимать любую форму. Возможно, приняла вид девочки, зная, что тебя это особенно тронет.
Джиа заморгала, обдумывая предположение, Джек тоже призадумался с беспокойством в душе. В конце концов, вполне вероятно...
Секунду помолчав, она тряхнула головой:
— Не верю. По-моему, она почти ничего не может сделать и пытается что-то сказать.
— Что?
— Где-то в шестьдесят седьмом году ее убили в вашем доме и закопали в подвале.
Все сидевшие за столом молча уставились на нее.
— Давайте посмотрим, что мы имеем. — Она принялась загибать пальцы. — Девочка с дырой в груди поет песню шестьдесят седьмого года, прокладывает кровавый след в подвал, залитый кровью, которая уходит в трещину. Протрите глаза, ребята. Истина перед вами.
Лайл медленно кивнул, покосившись на Чарли:
— По-моему, надо кое-что выяснить насчет дома.
— Как? — спросил младший брат.
— Может, у старика грека, который нам его продал? Я в свое время не обратил внимания, а он все рассказывал, как перепродавал его всякий раз. Как его зовут? Язык сломаешь.
— Константин Кристадулу, — усмехнулся Чарли. — Такого не позабудешь.
— Точно! Завтра первым делом позвоню, договорюсь о встрече. Может, прольет какой-нибудь свет на наше привидение.
— Мне бы тоже хотелось присутствовать при беседе, — вставил Джек. — У меня свой интерес.
Вы даже не представляете.
— Хорошо, — кивнул Лайл.
— Где вы сегодня переночуете? — спросила Джиа.
— У себя.
— Неужели не боитесь?
Он улыбнулся:
— Немножко. Хотя, думаю, оно...
— Она.
— Ладно, она попытается что-то сказать. Может, попросит нас что-нибудь сделать, а потом уйдет. Поэтому нам надо быть дома.
Джек счел рассуждения Лайла довольно логичными, хотя заметил что-то странное в его взгляде. Может быть, разрабатывает другой план? Интересно какой.
Потом разберемся. Сейчас надо препроводить Джиа в Манхэттен, чтобы она там и сидела. И так плохо, что Иное целится ему в спину, а при мысли, что она тоже станет мишенью, сердце замирает.
Сначала сестра, дальше Джиа с будущим ребенком... таков план? Убить его душу, отняв самых любимых, потом сокрушить самого?
Послушайте-ка настоящего параноика.
Эй! Я играю столь важную роль, что на меня и на всех моих близких обрушилась космическая сила!
Впрочем, вполне возможно, если он действительно втянут в предполагаемую теневую войну.
Джек вдруг задохнулся. Надо как-нибудь откосить от военной службы, пусть даже с позором.
А первым делом увести Джиа от греха подальше.
12
— Я тебе говорил, — почти прошептал Фред Стросс, — что это привидение, настоящее привидение, мать твою!
Илай Беллито лежал на койке в темной больничной палате, глядя на мерцающий цветной маяк телеэкрана.
— Какое привидение? — спросил Адриан.
Стросс сидел в ногах кровати справа, Адриан слева. Великан въехал в палату на инвалидной коляске с вытянутой левой ногой в шине, на бритой голове даже в слабом свете видна пара жутких лиловых шишек. Длинные руки висели по сторонам, почти доставая до пола.
— Парень, который тебя оглоушил и пырнул Илая ножом, — нетерпеливо объяснил Стросс. — Не слыхал?
К Адриану пока не вернулась память о последних событиях, он с трудом следил за объяснениями детектива, который явился с пустыми руками, не сумев разыскать нападавшего. Без конца переспрашивал, разозлив даже Илая. И теперь покачал головой.
— Ничего не помню. Последнее, что помню, — как вчера обедал, а дальше... полный провал. Если бы не колено и не адская головная боль, думал бы, что вы меня дурачите.
Он кое-что вспомнил — хотя бы признал, что на дворе не июль, а август, — но повторял одно и то же в десятый, как минимум, раз. Хорошо бы швырнуть в него чем-нибудь. По-настоящему пострадал только я, мысленно крикнул Илай. Тебя только огрели по голове! Он стиснул зубы, чувствуя в паху новый прилив раскаленной болезненной магмы. Протянул левую руку к кнопке капельницы с морфином, нажал, моля Бога, чтоб там еще что-то осталось.
Ну и денек! Чистый ад. Сестра — трехсотфунтовый носорог в белом по имени Хорган — явилась и приказала пройтись. Илай отказался, но она слушать ничего не хотела. Чернокожая фашистка таскала его туда-сюда по коридору вместе с внутривенной капельницей на колесиках, болтавшимся под коленями катетером, мешком с кровавой мочой на всеобщем обозрении... Не просто больно, но и унизительно.
Потом пришел доктор Садык, посоветовав чаще ходить, обещав завтра вынуть катетер — ягодицы сжались при мысли о том, как сестра Хорган выдернет трубку, опять причинив ему боль. Завтра утром доктор Садык собирается его выписать.
Лучше бы поскорее. И разрешили бы захватить с собой капельницу с морфином.
— Иначе говоря, — взглянул он на Стросса, когда морфин подействовал, — отбросив суесловие, остается единственный факт: у тебя для нас нет ничего.
Детектив развел руками:
— Я сделал все возможное. Не очень-то много вы мне рассказали — с чем работать?
Плохо, что нападавший еще не опознан.
