— Я возьму его, — сказала Анжелина. — Мадемуазель, вы слышали скрипку? А ты, Октавия?
— Разумеется, — ответила Жерсанда. — Скрипач даже прошел мимо навеса. Белокурый, пузатый мужчина в карнавальной маске. Но талантливый…
— Белокурый и пузатый… — повторила Анжелина, почувствовав огромное облегчение. — Но почему в маске?
— Если это тебя так интересует, малышка, расспроси служанку таверны. Она так громко смеялась! Похоже, что знает его. Полагаю, тебе страшно из-за того цыгана скрипача?
— Да, вы правы. Но не будем больше думать об этом. Смотрите, костер разгорелся!
Огромный костер полыхал на лугу, прилегавшем к последним домам деревни. Языки пламени, с гулом пожиравшие солому и ветки, ярко освещали все вокруг. Снопы искр взвивались в темно-синее небо.
Одна из девушек запела. Тут же раздались другие голоса, и образовался восторженный хор. Дети радостно хлопали в ладоши.
Мельника из Рибероля
Мы все считаем несчастным,
Очень несчастным.
Девушки говорят ему:
«Мы тебя охотно бы поцеловали,
Если бы ты не был таким бородатым…»
В день своей свадьбы
Я пройду по площади,
И все гости на свадьбе
Пойдут вслед за мной.
Какой же длинной будет процессия!
[49]
Анжелина тихо подпевала. Она не могла налюбоваться своим сыном. Вздернув носик, он обнажил свои первые зубки в очаровательной улыбке. Октавия веселилась вместе со всеми, но Жерсанда де Беснак уже начала терять терпение.
— Я возвращаюсь в таверну, — прошептала она на ухо Анжелине. — Мне не надо было пить вино. Оно слишком кислое. Не задерживайтесь долго, Анри пора спать.
— Вы не хотите посмотреть, как я буду прыгать через костер? — удивилась Анжелина. — Языки пламени уже не такие высокие. Все ждут, когда будет можно взять кусочек обгоревшего дерева. Он защитит дом от молнии.
— Я знаю. В Манде все то же самое, — оборвала ее Жерсанда. — Обычаи часто похожи друг на друга. Не сердись на меня, малышка, я очень устала. Завтра утром надо будет подниматься в гору, к твоему дяде. Это меня немного беспокоит.
— Но дядюшка Жан приедет за нами в двуколке. Вам не придется идти пешком.
— Там посмотрим. Может, я вообще останусь в своей комнате.
С этими словами Жерсанда де Беснак удалилась легкой походкой, несмотря на преклонный возраст. Опечаленная Анжелина хотела пойти за ней.
— Оставь ее, — прошептала Октавия. — Наша дорогая мадемуазель часто капризничает и к тому же не любит деревенских праздников. Нет, это не презрение, скорее, меланхолия. Она всегда ворчит в таких случаях.
Они сели на траву и стали ждать момента, когда костер святого Иоанна превратится в круг из углей.
— Я буду очень рада, если ты прыгнешь, — заявила служанка. — Надо остерегаться дьявола. Каждый раз, когда я думаю о той несчастной девушке, твоей подруге Люсьене, я начинаю читать молитвы. Мужчины, делающие это, настоящие дьяволы на земле.
— Ты права, — согласилась Анжелина. — Ой! Смотри!
Подросток буквально пролетел над кругом, где еще плясали маленькие языки пламени. Потом появилась парочка, державшаяся за руки. Пронзительно крикнув, они подпрыгнули и приземлились по другую сторону костра.
— Теперь моя очередь! — воскликнула Анжелина.
Но, когда она передавала Анри Октавии, какой-то мужчина схватил ее за руку. Это был Проспер Фабр, муж Эвлалии.
— Черт возьми! Хорошо, что вы здесь, мадемуазель Лубе! Вы должны пойти к нам. У моей жены начались схватки. А ведь срок еще не подошел. Я предупредил тещу, и она сказала мне, что вы в Бьере. Говорят, вы учитесь в городе. Надо торопиться!
— Но в деревне наверняка есть матрона или повитуха, — возразила Анжелина.
— Сегодня вечером мамаша Анжела напилась. И потом, Эвлалия хочет, чтобы пришли вы. Она мочится с кровью. Я отвел ребятишек к соседке, чтобы они не видели этого.
— Хорошо, сейчас иду. Октавия, мне очень жаль…
— Не волнуйся. Анри уже зевает. Я уложу его спать, да и сама лягу.
Анжелина поцеловала сына и пошла за Проспером. У нее не было никаких инструментов, и она спрашивала себя, как сумеет помочь Эвлалии. «Возможно, для ее случая моих знаний не хватит, — размышляла Анжелина. — Но, полагаю, я справлюсь лучше, чем пьяная матрона. Боже, какой ужас!»
Войдя в дом Сютра, Анжелина ужаснулась еще сильнее. Ее глазам предстала жуткая сцена: Эвлалия исходила криком, ее лицо было искажено от боли. Жанна поддерживала огонь в печи, на которой стоял огромный котел с водой.
— О, мадемуазель Лубе! Вас послали нам святые небеса! — закричала она. — Что-то пошло не так. Моя дочь не испытывала таких мучений, рожая двух своих первых детей. И у нее сильное кровотечение.
— У вас найдется чистый фартук для меня? — спросила Анжелина. — И кусок мыла? Я должна вымыть руки перед осмотром. Я вам настоятельно советую послать за доктором.
— Он уехал, — сокрушенно сказал Проспер. — Если я побегу за доктором из Масса, это будет слишком долго.
Новость огорчила ученицу школы повитух. Вымыв руки, Анжелина наклонилась над Эвлалией. Будущая мать, лежавшая под простыней, смотрела на нее безумными глазами.
— Я испытываю адские муки, мадемуазель, — простонала женщина. — Мой живот, он просто разрывается на части. Малыш должен был родиться в середине июля, а не сейчас… О! Как мне больно! Больно!
— И все же я должна осмотреть вас, — сказала Анжелина твердым и одновременно успокаивающим тоном. — Мне очень жаль, что я не могу облегчить ваши страдания. У меня нет никаких лекарств. Пусть ваш супруг сбегает в Масса. У доктора, безусловно, есть шафранно-опийная настойка. И я хочу знать его мнение. Я еще не получила диплом, Эвлалия.
— Ну и плевать! — воскликнула Жанна Сютра. — Мы вам доверяем. Я сейчас все объясню. Проспер остался с Эвлалией, потому что вечером она плохо себя почувствовала. Ее даже знобило. А потом вдруг у нее отошли воды и появилась резкая боль. Тогда зять побежал на площадь за мной.
— Хорошо. Спасибо, Жанна, — ответила Анжелина, глубоко вздохнув, чтобы расслабиться и сосредоточиться.
Эвлалия, отчаянно жестикулируя, кричала.
— Прошу вас, не шевелитесь в течение нескольких минут! — взмолилась Анжелина. — Иначе я могу причинить вам боль, осматривая шейку матки. Лежите неподвижно.
Было настоящим испытанием видеть окровавленную плоть, погружать руку внутрь влагалища. Однако на помощь Анжелине пришла какая-то странная сила. Молодая женщина осознала сложившееся положение и его трагические последствия. «О нет, Господи! — сказала она себе после тщательного осмотра. — У ребенка гидроцефалия. Три-четыре случая на тысячу новорожденных, как утверждал Филипп. Голова у него огромная, она давит на шейку матки, что, вероятно, привело к разрыву крупного сосуда. Ребенок задохнется. В любом случае он нежизнеспособен».
