«Я танцевала в красивом сатиновым платье в цветочек, доставшемся мне от мамы, — продолжала вспоминать Анжелина. — Мы с ней одного роста. Как я рада, что сохранила ее туалеты! Да, я кружилась под руку с мэром, а Блез не сводил с меня глаз. Он все время крутился вокруг. Я содрогалась от отвращения…»
Погруженная в свои мысли, Анжелина не замечала дождя. Она прошла через крытые прилавки и вскоре оказалась перед темной дубовой дверью, обитой железом. В коридоре, вымощенном камнями, она закрыла зонт и стала подниматься по широкой лестнице из известняка. Жилище мадемуазель Жерсанды занимало два этажа. На первом этаже находилась прихожая, а на втором — просторная светлая комната с тремя окнами.
Октавия, служанка мадемуазель Жерсанды, встретила гостью с улыбкой.
— Мы увидели тебя из окна, Анжелина, — сказала она. — Твое лицо скрывал зонт, но мадемуазель узнала тебя по походке. Сними накидку, так тебе будет удобнее. Входи же! До чего противная погода!
— Но ведь уже наступила осень, и мы ничего не можем поделать, — ответила Анжелина. — Мадемуазель не слишком сильно страдает от ревматизма?
— Увы! Как всегда в ноябре, — вздохнула Октавия, высокая, худая женщина пятидесяти четырех лет.
Октавия родилась в Манде, в префектуре Лозер, как и ее хозяйка. Когда Жерсанда де Беснак переехала, как она сама говорила, в Арьеж, Октавия, будучи бездетной вдовой, поехала вместе с ней. В течение многих лет женщин связывала прочная дружба, тем более что они обе исповедовали протестантство.
— Моя маленькая Анжелина! — воскликнула мадемуазель Жерсанда. — Я и не надеялась увидеть тебя на этой неделе. Иди погрейся! Посмотри, как ярко горит огонь. Он лечит мои старые кости.
Молодая женщина залюбовалась высокими языками золотистого пламени, лизавшими чугунный верх камина, на котором была изображена буколическая сценка: пастух и овцы на фоне холмов. Камин, высокий, с колпаком из черного мрамора, завораживал Анжелину. Да и вообще, вся обстановка в доме мадемуазель Жерсанды вызывала у нее восхищение. Как всегда, она с завистью взглянула на библиотеку — расписанный гризайлью
[15]
шкаф со стеклянными дверцами, где рядами выстроились книги в красивых переплетах. Здесь годами ничего не менялось, и это приносило Анжелине успокоение. Восточный, красный с голубым, ковер, украшенный по краям желтым орнаментом, лежал на натертом воском паркете. Около камина стоял лакированный столик красного дерева, расписанный в японском стиле.
— Надо же, Анжелина, как ты похудела! — сказала старая дама, внимательно оглядывая молодую женщину. — Ты наконец-то перестала носить то одеяние, отдаленно напоминающее платье!
— Я надела корсет, мадемуазель. Я всегда так делаю зимой, а летом я его не ношу, — смеясь, ответила Анжелина.
— Подумать только! — прошептала Жерсанда.
«Корсет… С каких это пор корсет может так утягивать талию? — спрашивала себя старая дама, отводя глаза от изящных форм Анжелины. — Бедная крошка, неужели мои самые страшные догадки подтверждаются? Что ты от меня скрывала и почему? От меня, которая считала, что стала для тебя настоящей бабушкой…»
Но на аристократическом лице Жерсанды не отразилось ни малейшего волнения. Белоснежные волосы, умело собранные в высокую прическу, прекрасно гармонировали с полупрозрачной кожей лица. Жерсанда де Беснак, с тонким, прямым носом, маленьким бледно-розовым ртом, была в молодости красавицей, да и сейчас, в свои шестьдесят семь лет, она излучала утонченное очарование. Анжелину всегда восхищали ее светло-голубые глаза и молочно-белая кожа рук. Одетая в зеленое муаровое платье, с великолепной кашемировой шалью на хрупких плечах, старая дама могла вполне стать моделью для какого-нибудь художника.
— Ну, моя славная подруга, расскажи мне, что это за собака, о которой только и говорят в городе, — ласково попросила Жерсанда. — Я обо всем знаю благодаря Октавии. Она не боится дождя и каждое утро выходит на улицу. Похоже, ты привезла эту собаку из поездки в горы. Какие перемены в твоей жизни, Анжелина! Корсет, собака…
Молодая женщина улыбнулась, поудобней устраиваясь в кресле у камина.
— Это овчарка нашла меня, а не я ее, — объяснила Анжелина. — И я не была на высокогорных пастбищах. Собака бродила в долине Масса, прибилась ко мне, и я не смогла от нее отделаться. Отец хотел выгнать ее, но в конце концов согласился оставить. Она теперь живет у нас. Я назвала ее Спасителем.
Октавия смахивала пыль с комода, на котором стояли фарфоровые статуэтки. Она поспешила откликнуться:
— Полагаю, животное заслужило это имя вчера, когда бросилось на твою защиту и вырвало из грязных лап Блеза Сегена!
— Да, правда, — согласно кивнула Анжелина. — Хорошо иметь столь устрашающего защитника! Овчарка вся ощетинилась, оскалила зубы и рычала, как медведь.
Мадемуазель Жерсанда улыбнулась. Она дотронулась кончиками пальцев до груди молодой женщины и произнесла:
— Еще надо разобраться, кто настоящее животное. Собака или подлый Сеген…
— Я могу ответить, — воскликнула Анжелина. — Спаситель повел себя как благородный человек. Поскольку мы заговорили о моей собаке, хочу обратиться к вам с просьбой. Мадемуазель Жерсанда, не могли бы вы не выбрасывать остатки еды?
— Поговори об этом с Октавией, малышка. Полагаю, что собака, которую ты так расхваливаешь, должна есть гораздо больше, чем пудель. Октавия, ты помнишь нашего Маркиза?
— О, конечно, мадемуазель! — воскликнула служанка.
— Я никогда не рассказывала тебе о нем, Анжелина. Маркиз был восхитительным серым пуделем, таким кудрявым… Он умер у меня на руках в Лозере. И я дала себе слово, что больше никогда не буду привязываться ни к одной собаке. По этим животным всегда так скорбишь… Но не волнуйся, Октавия проследит, чтобы у твоей овчарки было вдоволь еды. Приведи собаку ко мне, я хочу поблагодарить ее за то, что защитила твою добродетель! Однако этому животному следовало бы появиться гораздо раньше!
С этими словами старая дама устремила испытующий взгляд своих сапфировых глаз прямо в глаза Анжелины. Молодая женщина выдержала его, стараясь сохранять спокойствие.
«Боже мой, можно подумать, что она обо всем догадалась! — ужаснулась Анжелина. — Конечно, она сразу заметила, что я похудела. Я сама себя наказала за свое кокетство. Мне надо было носить халат и накидку еще месяц или даже два… Нужно разубедить ее. Нельзя допустить, чтобы она узнала. Только не она! Я так разочарую ее!»
Анжелина бесконечно дорожила уважением Жерсанды де Беснак, к которой питала глубокое почтение. Но она не рассчитывала на снисхождение старой дамы в том случае, если ее сокровенная тайна будет раскрыта.
— Овчарка прибежала вовремя, — наконец заявила молодая женщина. — Блез начал досаждать мне в июле, но тогда мне удавалось держать его на расстоянии. С тех пор, как отец отказался выдать меня за него замуж, шорник стал вести себя еще более вызывающе. Он должен был бы понять, что я не думаю ни о свадьбе, ни о любви. Я еще слишком молода. Кроме того, у меня есть только одно желание: я хочу стать образцовой повитухой, такой, как моя мать.
