Анжелина вернулась в пещеру. Мальчик чуть слышно кряхтел. Она разложила мокрые ветки около огня, села на покрывало и залюбовалась ребенком. Он широко открыл свои серо-голубые глаза. Пухленький, с круглой головкой, покрытой темным пушком, мальчик был поразительно похож на Гильема.
— У тебя такой же высокий лоб, как у твоего папы, у тебя его упрямый рот и прямой нос! — улыбаясь, воскликнула Анжелина. — Мой красавец, мой маленький Анри! Как бы мне хотелось, чтобы ты появился на свет дома, под балдахином широкой кровати, на льняных простынях! Будь это так, я чувствовала бы себя настоящей принцессой.
Когда Анжелина поняла, что беременна, она пошла в мануарий
[6]
Лезажей, одной из самых богатых и влиятельных семей Сен-Лизье. Изящное здание с остроконечной башней было построено два столетия назад у подножия холма, там, где скалистое плато спускалось к реке. Тогда это была окраина города. Просторные луга окружал сосновый бор. Это было великолепное место, все здесь дышало роскошью. Молодая женщина не решилась войти в ворота, которые почти всегда были открыты. Она даже не смогла представить, как пойдет по аллее, обсаженной каштанами.
— Я не стала просить о встрече, чтобы сообщить этим людям, что беременна от их сына. Они могли тут же меня выгнать, — сетовала Анжелина, вспоминая дождливый апрельский день, когда она брела по дороге, не отрывая глаз от фасада дома.
Анжелина встряхнула своей роскошной рыжей шевелюрой, словно прогоняя печальные воспоминания. Взяв ребенка на руки, она улыбнулась.
— Ты плод нашей любви, Анри, мой малыш! Гильем столько раз твердил, что я самая красивая девушка в нашем краю; он восхищался мной, говорил, что будет осыпать меня ласками всю оставшуюся жизнь! Твой отец говорил правду, я знаю. Он вернется, и мы все трое будем вместе.
И хотя Анжелина произносила эти утешительные слова, она не могла не думать о быстром отъезде своего возлюбленного, подозревая, что Лезажи, узнав об их связи, отправили младшего сына подальше от Сен-Лизье.
— Он в Париже, как поется в песне! — мечтательно сказала Анжелина. — «Мой миленок в Париже… Он ищет для себя место, а для меня позолоченный пояс и золотое обручальное кольцо». Когда он вернется, я обо всем узнаю. А сейчас ты со мной, мой сын, и я счастлива! Ты родился посреди ночи, и твоя мать подарила тебе жизнь без посторонней помощи!
Малыш потерся носом о грудь матери. Счастливая Анжелина распахнула ворот рубашки и позволила ему припасть к груди. Конечно, это не входило в ее планы, поскольку могло спровоцировать прилив молока. А ведь она не сможет его кормить… Но женщина не решилась отказать сыну. Ребенок действовал инстинктивно и изо всех сил впился в грудь матери, пытаясь утолить голод почти прозрачной жидкостью. Насытившись, он заснул, но прежде как бы поблагодарил мать, скорчив забавную рожицу.
«Я видела многих новорожденных, но мой малыш особенный! Он самый спокойный, самый красивый», — с гордостью думала Анжелина.
Растрогавшись, женщина закутала малыша в шерстяную пеленку и положила спать, укрыв покрывалом. Она проголодалась и вытащила из мешка хлеб и сыр, а также кусок колбасы вместо традиционного крепкого куриного бульона, а порой и стаканчика вина, которое давали роженицам. Овчарка, раздувая ноздри, подошла ближе.
— Назад! — скомандовала Анжелина. — Убирайся! Если ты голодна, отправляйся к себе домой. Предупреждаю: я не смогу разделить с тобой трапезу.
Адриена Лубе учила свою дочь экономии. Не могло быть и речи, чтобы разбрасываться едой, и поэтому Огюстен запретил заводить собаку.
Анжелина замахала руками, отгоняя пса.
— Если у тебя урчит в брюхе, тем хуже для тебя, — добавила она, хотя и испытывала жалость, видя, как у собаки течет слюна.
Но это не помешало Анжелине поесть с большим аппетитом. В Сен-Лизье ее уважали за твердость характера и умение сохранять самообладание в любых ситуациях. С детства она никогда ни на что не жаловалась, была трудолюбивой, усердной девочкой. Ее считали щедрой, веселой и, главное, образованной. Она посещала школу, читала много книг, которые ей давала некая мадемуазель Жерсанда, протестантка, гордившаяся тем, что никогда не была замужем. Старая дама жила в причудливом домике, расположенном чуть выше Центрального рынка с каменными прилавками. Анжелина испытывала к ней безграничное почтение и глубокую благодарность.
Но в этот день городок Сен-Лизье, с его богатыми домами, фонтаном на площади и собором с желтыми кирпичными стенами, принадлежал другой вселенной. Пещера Кер стала для Анжелины самым надежным убежищем. Она сравнивала себя с заблудившейся птицей, свившей здесь гнездо, чтобы избежать опасности.
— Увы! Я не боюсь клюва ястреба или когтей совы. Я боюсь себе подобных, — говорила Анжелина собаке. — Понимаешь, собака, Анжелина Лубе не имеет права плохо вести себя. Она не хочет причинить боль своему отцу. Папа — человек прямой, честный. Что касается мамы, то весь город хранит о ней самые добрые воспоминания. Да, Адриена Лубе не могла родить легкомысленную дочь, отдавшую свою девственность первому встречному… Нет-нет, Гильем вовсе не был первым встречным. Если бы ты его видела, собака! Высокий, темноволосый, с матовой кожей и миндалевидными зелеными глазами, в которых сверкают золотые искорки. Однажды я сказала ему, что он украл эти искорки у песков Арьежа. Да, вот уже на протяжении нескольких столетий в песке наших рек и ручьев находят золото. Пастухи даже опускают в воду руно, чтобы к нему прилипли частички драгоценного металла. Мне об этом известно гораздо лучше, чем тебе, собака!
Та завиляла хвостом, поддавшись очарованию голоса Анжелины. Ее глаза смотрели так дружелюбно, что та бросила собаке корочку сыра и небольшой кусок хлеба.
— У меня такое впечатление, что ты охраняешь меня и моего малыша, — доверительно сказала Анжелина. — Подойди ближе, подойди же…
Собака встала и медленно направилась к ней. Анжелина, набравшись храбрости, погладила ей спину. Шерсть была густой, шелковистой.
— Теперь мы друзья, — засмеялась молодая женщина.
Она даже не подозревала, насколько справедливы были ее слова.
День медленно подходил к концу. Молодая мать поддерживала огонь и баюкала своего малыша. Когда спустились вечерние сумерки, она легла рядом с ним и снова дала ему грудь.
— Это, Анри, наша последняя ночь, — вздохнула Анжелина. — Я навсегда сохраню твой облик в своем сердце, я узнаю тебя из тысячи других. Моя крошка, мой дорогой… Я так хочу видеть, как ты растешь, ласкать тебя каждый день. Я не принадлежу к числу тех женщин, которые оставляют своих детишек у ворот монастырей. Твоя бабушка Адриена отнесла более дюжины маленьких невинных младенцев в богадельню Фуа. Там она клала их в ящик и дергала за веревку колокольчика. Монахини забирали несчастного сироту, у которого больше не было семьи. Нет, Анри, твоя бабушка поступала так не со своими детьми, нет… Но иные женщины, которым она помогала при родах, просили ее об этой услуге, и моя мама с печалью в душе проявляла к ним снисходительность и выполняла столь неприятную миссию. Но ты никогда не будешь сиротой, Анри Лезаж! Я отдам тебя доброй кормилице и буду навещать каждый месяц. Спи, моя крошка, спи…
