— Все так думают, детка. Но не всегда легко разжалобить старуху с косой. Она забирает у нас любимого мужчину, она крадет у нас ребенка или мать и убегает, безжалостно отказываясь освободить нас от душевных страданий. Да, признаюсь тебе, я призывала смерть, я желала ее всем своим существом, после того как выслушала монахиню, которая осмелилась нести этот вздор, что Господь призвал моего сына к себе. Такого маленького мальчика, невинного младенца! Я стояла оглушенная, растерянная. Молоденькая сестра повела меня к почерневшим руинам здания. И там, когда настоятельница уже не могла нас слышать, она заговорила со мной. Если бы она промолчала…
— Что она вам сказала, мадемуазель?
— Она рассказала странную историю, которая навсегда лишила меня покоя. Она заронила в мою душу семена сомнений, и это вызвало у меня приступ своего рода безумия. Эта молодая монахиня утверждала, что было найдено два обгоревших маленьких тельца. Два, а не три! По ее словам, один ребенок исчез до или во время пожара. Но она не знала, кто именно. Боже мой, Анжелина, ты понимаешь, что я чувствовала, слушая ее? Возможно, Жозеф жив! Эта мысль до сих пор преследует меня. Чтобы хоть немного успокоиться, я убедила себя, что он погиб. Я предпочла оплакивать его и молиться за его младенческую душу, а не задавать себе вопросы с утра до вечера до самой смерти. Даже если он не погиб, выжил ли он потом? Кто его похитил и зачем? Разве вечный покой хуже ужасной судьбы, уготованной мальчику торговцами живым товаром, которые свирепствуют на дне лионского общества?
Анжелина плакала, ошеломленная рассказом старой дамы. Ее материнские чувства бунтовали против подобной трагедии. Она цеплялась за последнюю надежду и отвергала худший вариант.
— Жерсанда, ваш сын мог спастись. Спастись от огня или этих мерзких торговцев. Вы его искали?
— Нет. Я вернулась в Манд и сказала родителям, что мой малыш умер. Я думала, что отец прогонит меня, но он сжалился над блудной дочерью. Одна из служанок уложила меня в постель. На следующий день у меня началась горячка. В течение нескольких дней мать не отходила от меня. Я выздоровела и вновь стала вести праздный образ жизни. Я читала, спала. Словом, превратилась в ничтожество. В тень! Во многих местах Франции вспыхнула холера. Тогда я, на свою беду, представляла, что Жозеф выжил, а сейчас погибает от этой ужасной болезни, и мне снились кошмары. Что было потом, ты знаешь. Я не позволила Октавии умереть и больше не разлучалась с ней ни днем ни ночью. Мы стали подругами, сестрами, поскольку я, желая убедить Октавию жить дальше, поведала ей обо всех своих несчастьях и сомнениях, державших меня между двух огней. Ведь я была готова умереть и в то же время жаждала остаться в живых. Господи, я больше не могу! Давай поговорим о тканях, кружевах, безделушках!
— Нет! — отрезала Анжелина. — И с этого момента я буду любыми способами отговаривать вас сделать Анри своим наследником и завещать мне что бы там ни было. Если ваш сын жив и находится во Франции или где-нибудь еще, ваше имущество достанется ему и никому другому. Сколько сейчас ему было бы лет? Неужели нет ничего, что поможет вам узнать его?
— Узнать мужчину тридцати двух лет среди тысяч мужчин?! — воскликнула старая дама. — Есть одна деталь… У Жозефа было родимое пятно в форме сердечка внизу спины, во впадине над ягодицами. Понимаешь? Моя дорогая малышка, должна ли я отправиться в дальний путь и снимать штаны со всех мужчин, которые мне встретятся?
Жерсанда де Беснак рассмеялась. Это был истерический смех, перешедший в рыдание.
— Умоляю тебя, Анжелина, если ты хоть немного уважаешь такую старую женщину, как я, не заставляй меня надеяться когда-нибудь увидеть своего сына. Помоги мне искупить вину! Я принесла столько горя своим близким! Мой отец умер, не простив меня, а через несколько лет мать лишилась рассудка. Я ухаживала за ней, кормила с ложечки, но она тоже умерла. Это произошло почти девять лет назад. Я покинула это проклятое имение, доверив управляющему. Жене его я поручила следить за домом, проветривать и протапливать комнаты. Октавия и я, мы покинули Лозер с невыразимым облегчением в душе и поселились здесь. По твоему недоумевающему выражению лица я догадываюсь, что тебе интересно, почему я приехала жить в Сен-Лизье.
— Да, это правда, — согласилась Анжелина.
— Я уже тебе говорила, что дворян-протестантов осталось не так много. Некоторые эмигрировали во время революции, другие отказались от частицы при фамилии. Гугенотов, как выражается твой отец, намного меньше, чем католиков, хотя мы образуем своего рода сообщество. Связи между его членами простираются далеко за пределами того или иного департамента. Я переписывалась с братом пастора из Сен-Жирона, с этим любезным старичком, вместе с которым ты ездила в дилижансе в Масса и который простодушно поведал мне о твоих поездках. А прежде он в своих письмах расхваливал красоту этого края, описывал город как сказочный каменный балкон, откуда можно любоваться горами. Не без юмора он добавлял, что епископы из Дворца епископов бежали и что теперь в огромном здании больница. Он хотел продать мне дом и преуспел в этом. Старик описывал большую гостиную, опирающуюся на многовековые колонны рынка, светлую, солнечную комнату с шестью окнами — вот ключ к тайне. Через месяц после приезда я прогуливалась по площади с фонтаном и увидела, как из собора вышла девочка с темно-рыжими волосами и фиолетовыми глазами. Мать девочки, весьма миловидная женщина, рассказывала всем, кто хотел ее слушать, что Анжелина получила аттестат об образовании. Я всю жизнь искала ребенка, которого смогла бы полюбить и опекать. Я не выбирала тебя, малышка. Ты вошла в мое сердце вместе с улыбкой, прекрасным взором, любезностью. А теперь у меня есть Анри, ангел, источник радости. Прошу тебя, Анжелина, выполни мою покорнейшую просьбу: позволь мне усыновить твоего сына и сделать его своим наследником! Я продумала все до мелочей. Мы окрестим его в соборе, а ты будешь его крестной матерью.
Анжелина встала, ошеломленная таким количеством слов, такими искренними откровениями. Она медленно возвращалась к реальности, бесшумно ходя взад-вперед по гостиной. Жерсанда де Беснак сейчас была не начинающей актрисой, безумно влюбленной в чахоточного Вильяма, а экстравагантной старой дамой, которую мучили угрызения совести.
— Мадемуазель, вы сказали, что все продумали до мелочей, — прошептала Анжелина, стоя у камина. — Но как вы объясните, что так называемого племянника протестантки будут крестить по католическому обряду? Каноник воспротивится, если, конечно, Октавия не окрестится. А если воспротивится каноник, священнику не останется ничего другого, как подчиниться ему. И потом, я уже окрестила сына.
— Крещение родниковой водой не в счет, моя маленькая мятежница, — вздохнула Жерсанда. — Ты кое-чего не знаешь. Октавия давно уже хочет перейти в католическую веру. А окончательно она приняла решение из любви к твоему сыну и из уважения ко мне. Сколько раз она доверительно говорила мне, что мечтает пойти на мессу, полюбоваться витражами и фресками, исповедаться. Это настоящая удача, что она еще сохранила веру. После эпидемии холеры Бог перестал быть у нее в почете, хотя она, как и все мы, упоминает его при любой возможности.
