— А где пес? — спросил бригадир. — Есть жалоба или ее нет, будет лучше, если я пристрелю его. Этот зверь нанес вред и другим людям.
— Какой вред? Моя овчарка не выходит со двора, — возразила Анжелина, которую забавлял восхищенный взгляд военного помоложе.
— Э… вред. Кажется, исчезла курица.
— Возможно, в курятник забралась лисица, — предположила Анжелина, напустив на себя серьезный вид. — Что касается собаки, мне очень жаль, но она убежала. Вы можете обыскать конюшню и овин, даже мастерскую моего отца. Ее нигде нет.
Жандармы колебались. Тихо посовещавшись между собой, они распрощались с молодой женщиной.
— Будем надеяться! — сухо ответил Огюстен. — Хочешь цикория со свежим молоком? Я его настаиваю. А вчера вечером я купил литр молока у вдовы Марти.
— Очень хочу. Я еще ничего не ела. Октавия встала, когда я собралась уходить, но мадемуазель Жерсанда еще спала.
— Парнишке полегчало? — спросил отец.
— Да, жар спал, а его кашель больше меня не беспокоит. Я думаю, что врач ошибся и мои дорогие подруги зря волновались. Папа, мне очень жаль, что я убежала от тебя, едва приехав домой, но я не могла оставить их одних. Знаешь, в больнице я работала в детском отделении и преуспела в искусстве успокаивать детей.
Огюстен Лубе робко улыбнулся. Он стал торопливо накрывать на стол, довольный, что вновь видит дочь, слышит ее голос.
— Это хорошо, Анжелина, — согласился он. — Ты все такая же красивая, только очень похудела. Это мне не нравится…
— В больнице нас хорошо кормят. Накладывают полные тарелки, уверяю тебя. Только там у меня нет аппетита. Да еще приходится бегать из зала в зал с утра до вечера, не говоря уже о ночных дежурствах.
Сапожник сел за стол напротив Анжелины. Он, умиротворенный и вместе с тем взволнованный, смотрел на нее, не отрывая глаз.
— Мне так тебя не хватает, дочь моя! — прошептал он. — В первые дни после твоего отъезда было особенно тяжело. Овчарка выводила меня из себя. Она хотела только одного: выбежать на улицу. Честное слово, эта собака доводила меня до бешенства.
— Спаситель действительно укусил Блеза Сегена? — спросила Анжелина.
— Крови я не видел, но его брюки были разорваны. Главное, он подал жалобу. Подожди немного, скоро к нам придут жандармы.
— Им и без нас забот хватает. Не волнуйся, Спаситель принадлежит мне, и, если господа из полиции придут, разговаривать с ними буду я. Я скажу им, что собака убежала в лес, а Блез Сеген заберет свою жалобу.
— Очень сомневаюсь, — покачал головой отец.
— Я пойду к нему. Этот грубиян должен будет смириться. Один раз он уже напал на меня, но я не стала жаловаться жандармам. Папа, верь мне, ведь никогда прежде я не доставляла тебе неприятностей. Мы не будем платить Сегену ни единого су.
В этот момент в дверь постучали. Огюстен Лубе выругался, а Анжелина быстро подбежала к двери и открыла ее. На пороге стояли два жандарма в кожаных киверах, покрытых снегом. Один из них держал ружье, второй был готов в любую минуту выхватить шпагу.
— Здравствуйте, господа, — улыбнулась Анжелина. — Отец рассказал мне о вчерашнем прискорбном происшествии. Мне действительно очень жаль. Собака однажды защитила меня от назойливых ухаживаний Блеза Сегена и, видимо, запомнила это. Он сегодня заберет свою жалобу. Вчера вечером шорник приходил к нам и сказал об этом. Так что вы можете вернуться в теплую казарму.
— А где пес? — спросил бригадир. — Есть жалоба или ее нет, будет лучше, если я пристрелю его. Этот зверь нанес вред и другим людям.
— Какой вред? Моя овчарка не выходит со двора, — возразила Анжелина, которую забавлял восхищенный взгляд военного помоложе.
— Э… вред. Кажется, исчезла курица.
— Возможно, в курятник забралась лисица, — предположила Анжелина, напустив на себя серьезный вид. — Что касается собаки, мне очень жаль, но она убежала. Вы можете обыскать конюшню и овин, даже мастерскую моего отца. Ее нигде нет.
Жандармы колебались. Тихо посовещавшись между собой, они распрощались с молодой женщиной.
— Хорошо. Но пусть мсье Сеген придет в жандармерию и заберет жалобу официально. Мы вас предупредили. До свидания, мадемуазель Лубе.
— До свидания, господа, — вежливо ответила Анжелина.
Едва она вернулась на кухню, как отец с удивлением воскликнул:
— Ты врешь даже жандармам, дочка! Пожалуй, мне не стоит всецело доверять тебе. С виду ты живая в рай попадешь, но ты все же женщина, кокетливая, хитрая, способная задурить голову глупым жандармам. Я успокоюсь только тогда, когда ты выйдешь замуж.
— Мой бедный папа, — ответила Анжелина. — Наберись терпения, я вовсе не собираюсь сочетаться законным браком. По крайней мере, в ближайшее время. А теперь ты должен растопить печку в мастерской и приняться за работу. Я вернусь к мадемуазель Жерсанде, узнаю, как чувствует себя малыш Анри, а потом пойду в Сен-Жирон и поговорю с Блезом Сегеном. Он легко впадает в ярость, но я полагаю, что, по сути, он не такой уж плохой.
Сбитый с толку последними словами, Огюстен Лубе пристально посмотрел на дочь.
— Что ты задумала? — воскликнул он. — Ты не захотела, чтобы он стал твоим женихом, всегда говорила, что он отвратительный, грязный, невежественный, и вдруг ты переменила мнение. И потом, как ты пойдешь в Сен-Жирон одна? Я пойду с тобой. Люди боятся, я тоже. Я боюсь за тебя. А если с тобой случится несчастье? Не говоря уже о том, что Блез приставал к тебе. Этот шорник вовсе не мальчик из церковного хора!
— Нет, папа, не надо меня сопровождать. Сейчас самый разгар дня, по дороге идут люди, едут повозки. Что касается Блеза, он будет хорошо себя вести, особенно если рядом окажутся его отец и брат. Я не изменила мнения, но подумала о своем поведении. Я всякий раз издевалась над этим человеком, едва он приближался ко мне. А если Спаситель укусил его, я должна извиниться. Не беспокойся!
Анжелина нежно поцеловала отца в щеку.
— Я отнес чемодан в твою комнату, — смягчившись, сказал он, — и зажег жаровню, так что у тебя в кувшине теплая вода.
— Спасибо, папа!
Анжелина вышла в холодный темный коридор и стала подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж. У нее возникло странное впечатление, что она отсутствовала дома не месяц, а несколько лет. «Боже мой, как долго! До летних каникул еще март, апрель, май и июнь, — думала она. — А потом осень и вся зима. Если я откажусь, то каждый день буду проводить с моим малышом. Как бы ты поступила на моем месте, мама? Ты получила диплом и только потом вышла замуж и дала жизнь своим детям. Я сама виновата, что разрываюсь между учебой и Анри».
Анжелина сняла дорожный костюм и, оставшись в белой нижней юбке и розовой кофте, принялась ходить по комнате. Наконец она села на табурет и сняла ботинки из добротной коричневой кожи. Ни у одной девушки города не было такой красивой обуви. Огюстен Лубе сшил для дочери летние открытые туфли и зимние ботинки на шнурках. Анжелина начала умываться. Сначала она ополоснула лицо, потом руки, но едва коснулась внутренней поверхности бедер, как застонала от вожделения. Она была молодой, красивой, а Гильем Лезаж научил ее получать удовольствие. В тот самый момент, когда Анжелина приступила к туалету интимных мест, ее пальцы стали настойчивыми, сначала неумелыми, потом более ловкими. Они подарили ей пусть короткое и далеко не совершенное, но все же наслаждение.
