Книга Соната незабудки, страница 92. Автор книги Санта Монтефиоре

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Соната незабудки»

Cтраница 92

— Папочка, если бы ты немножко чаще улыбался, тебе не нужны были бы эти лекарства, которые ты все время принимаешь. Улыбка может вылечить все.

Сесил никогда не был особо близок с Грейс, потому что думал, будто она не нуждается в его обществе. В моменты, когда его сознание бывало затуманено алкоголем, она всегда напоминала ему о Луисе.

Одри тоже думала о Луисе всякий раз, когда смотрела на свою дочь. Как ей хотелось, чтобы он смог увидеть это божественное создание, которому они дали жизнь вместе! Но она вынуждена была постоянно напоминать себе, что должна быть благодарна за эту маленькую частичку возлюбленного, которую ей было позволено оставить себе, и не должна желать большего. Одри плакала, когда оставалась одна или когда сидела в театре, так как в темноте, где ее никто не мог видеть, слезы легко текли по щекам. Когда начинал играть оркестр, она вспоминала Луиса и его любовь к музыке, унаследованную Грейс. Там она чувствовала себя ближе к нему, несмотря на то что они никогда не были в театре «Колон» вместе. Она купила себе пластинки с ритмами танго и слушала, когда Сесила не было дома, а Мерседес спала. Зашторив окна, она танцевала по комнате, воображая себя в объятиях Луиса под фиолетовыми палисандровыми деревьями в те весенние дни их любви…

Грейс подрастала, привыкая к внезапным приступам меланхолии своей матери. Она пряталась в коридоре и наблюдала за ней сквозь щель между створками двери, а если та была закрыта, сквозь замочную скважину. Ей нравилось следить за этим одиноким танцем. В этой таинственности было что-то манящее, так как мама танцевала только тогда, когда была уверена, что ее никто не увидит. Романтичность этого действа глубоко трогала ее, потому что, танцуя, мама часто плакала, но причина ее слез оставалась загадкой. И сколько бы Грейс ни расспрашивала своих друзей-духов о причине этой печали, они не спешили с ответом.

Одри не знала, что дочь наблюдает за ней, и не подозревала, какое сильное впечатление производит на ребенка ее танец. Грейс никогда не спрашивала ее, почему она танцует, так как знала: если мама поймет, что она за ней следит, то перестанет это делать. А Грейс инстинктивно чувствовала, что этот танец необходим ей. Это был вопрос жизни и смерти.

Но больше всего Грейс интересовала маленькая тетрадь в шелковой обложке, которую мама прятала в ящике для нижнего белья. Когда она вынимала и открывала ее, то надолго замирала с ручкой в руке, а Грейс до боли в глазах пыталась рассмотреть, что же она там пишет. Мамино лицо бледнело, а глаза блестели, как во время танца слез. Она долго сидела в задумчивости, а Грейс наблюдала за ней, с трудом сдерживая любопытство.

Однажды, когда мамы не было дома, а Мерседес пекла пирог на кухне, девочка пробралась в спальню и открыла ящичек, хранивший секретную тетрадь. Она лежала там, под шелковым бельем и чулками. Дрожащими руками Грейс вынула тетрадь и тотчас же ощутила исходящие от нее волны печали и разочарования. Ее настроение тут же испортилось. Она глубоко вздохнула и постаралась отгородиться от этих нехороших эмоций; иногда ее дар проявлялся в самый неподходящий момент. В ее руках была очень красивая маленькая тетрадь. Красные и зеленые блики вплетались в изображение голубых цветов, мягкая на ощупь ткань блестела на свету подобно волосам ангелов. Тетрадь была перевязана зеленым шнурком с шелковистыми кисточками. Грейс села на подоконник и медленно развязала шнурок. На секунду смелость изменила ей. Она знала, что не должна вторгаться в личную жизнь матери. Если бы Одри хотела, чтобы Грейс увидела тетрадь, то сама показала бы ее дочери. Но любопытство оказалось сильнее — она открыла ее и обнаружила, что на первой страничке выведены странные слова: «Соната незабудки». Девочка нахмурилась, вглядываясь в написанные аккуратным маминым почерком слова, но они по-прежнему ни о чем ей не говорили. Конечно же, она знала, что незабудка — это цветок, и голубые цветы на шелковой обложке вполне могли оказаться незабудками. Но она интуитивно чувствовала, что во всем этом есть более глубокий смысл. Она перевернула первую страницу в надежде найти то, что прольет свет на эту тайну, но там были только точки, словно мама сотни раз пыталась начать предложение, и пятна от слез. Она разочарованно вздохнула и снова вернулась к загадочному названию. «“Соната незабудки”, — прочитала она. — Что же это может означать?»

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Англия, 1971 год


Флориен сидел в саду под яблоней, наблюдая, как вечернее солнце омывает стену ярким золотым светом. Отдаленный грохот комбайнов летел по ветру вместе с удушливым дымом с полей и запахом гниющей листвы. Бледное водянистое небо напоминало о приближении безрадостных зимних месяцев. Он взял яблоко из стоявшей рядом корзины и надкусил его. Отец всегда говорил, что яблоки, подпорченные осами и пчелами, — самые лучшие, и был прав, — яблоко, усыпанное маленькими дырочками, было на вкус слаще любого другого. Его ленивые мысли вернулись к Леоноре и Алисии Форрестер.

Леонора помогала Флориену весь день. Она ему нравилась. Ласковая девочка превратилась в миловидную семнадцатилетнюю девушку с тонкой талией, пышной грудью и бедрами. Лицо ее стало более выразительным, природная нежность светилась в широкой открытой улыбке и красивых голубых глазах. Казалось, Леонору не волнует, как она выглядит. Она связывала свои каштановые волосы в тугой конский хвост, прятала фигуру под свободными рубашками и джемперами, предпочитая пачкать руки в садовой грязи, вместо того чтобы тратить время на нанесение макияжа и маникюр. С Леонорой можно было поговорить. Она была доброй и умела сопереживать. Флориен был уверен, что она восхищается им. Ее выдавали горящий взгляд и легко вспыхивающие румянцем щеки. Алисия была совершенно другой. Но именно она день и ночь жила в его мыслях. С дьявольской ловкостью она пленяла его своей дразнящей улыбкой и острым умом, моментально обезоруживая, ставя в тупик своими репликами.

Ночью он лежал в липком поту, и прекрасное лицо Алисии терзало его сознание, заставляя пылать от отчаяния, любви, ненависти и смятения — противоречивых эмоций, которые она вызывала в его сердце. И все же он ничего не мог поделать со своей унизительной привязанностью к этой тигрице. Флориену хотелось прижать Алисию к стенке и грубо овладеть ею, чтобы она никогда больше не насмехалась над ним и не смотрела на него прищуренными глазами искусительницы, уверенной в своей силе и в том, что при желании сможет превратить его в камень одним взглядом своих ярких голубых глаз. Потом он любил бы ее горячо, чтобы растопить ее стальную душу и найти под жестким панцирем трепетное и нежное живое существо. Ему безумно хотелось услышать ее вздох-вопрос: «А способна ли я любить и разделять удовольствие?» Он мечтал открыть в ней уязвимую девушку с присущими всем женщинам страхами и надеждами. Но Алисия была другой. Она была лишена способности чувствовать.

У Алисии не было никакого желания работать в саду. Природа наводила на нее тоску, и цыгане тоже. Они были провинциальны и бедны. А она собиралась выйти замуж как минимум за герцога и жить в огромном особняке. Тетя Сисли заставляла ее помогать с приготовлением пищи, а она ненавидела и это, потому что не хотела пачкать руки мукой и мясом цыпленка. Она видела, что Марсель выжимает из ее тетушки все, что хочет, а та по-прежнему бесконечно восхищается им. Но даже Алисия решила не рассказывать Сисли, что он ее использует. За спиной тетки Алисия флиртовала с Марселем в надежде найти подтверждение своей теории, но, как ни унизительно ей было это признавать, Марсель, который был по возрасту гораздо ближе к ней, чем к тетушке, иронично улыбался и взмахом своей кисточки прогонял девчонку со всеми ее соблазнами.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация