Алчность: а что у нас есть с собой?
И недоверие: годы мирного сосуществования с семинолами подходили к концу, и несколькими месяцами позднее нас уже не приняли бы с распростертыми объятиями… Нас – тонкого и гибкого белого мужчину с белокурой косичкой на спине, похожего и на пирата, и на семинола, и при нем невозмутимого краснокожего, того же роста, но с куда более крепкими мускулами. В ответ на расспросы солдат я сплела историю, подробности которой не помню, но она помогла – нас допустили на сушу. Когда я заметила, как эти люди глядят на Пятиубивца – пугаясь не только его стати, но главным образом лица, – то у меня вдруг вырвалось: «Он нездоров». И только после этого мне стало понятно, что он и в самом деле болен.
Переночевав в форте (военные в форме с нашивками любезно предоставили нам стол и ночлег, правда, в больничной палате), мы с Пятиубивцем вдвоем отправились в каноэ на промысел, поскольку нам настоятельно советовали добывать пропитание самим. Все утро я не выпускала Пятиубивца из виду, и вот, когда он сидел за мной в челноке, я обернулась:
– Твое утреннее питье. Как с ним?
Он не принимал свою воду. Забыл? Нет. Я не сомневалась, что не забыл; поэтому мой вопрос очень много значил.
– Больше нет. – Он повернул голову, показывая резкий, словно выточенный из стали, профиль.
Ничего больше по этому поводу сказано не было. Мы направились в бухту, наловили сетью морского окуня и возвратились с богатой добычей, благодаря которой обеспечили себе кормежку и одобрение солдат. На следующий день Пятиубивец поймал черепаху, мяса хватило на десятерых. Засим он сделался признанным рыболовом и охотником.
Я больше не участвовала в вылазках, оставалась в госпитале форта и помогала чем могла, а тем временем – все более нетерпеливо – строила планы поисков Селии. Я состояла при местном хирурге, по фамилии Гэтлин, меланхолике, которого в форте недолюбливали (пиявочники редко пользуются симпатией). Этот доктор Гэтлин отнюдь не был перегружен работой, но и ту, что имелась, норовил свалить на меня. Отрабатывая свое пропитание, я ставила примочки, прикладывала мази, перевязывала раны… и ничем особенно не гнушалась. (Разве не случалось мне видеть кое-что куда хуже?)
Пока я ухаживала за немногими пациентами больницы, а сотня с чем-то солдат Форт-Брука выполняли утомительные хозяйственные обязанности (им нужно было ремонтировать строения, которые в местном климате быстро ветшали), Пятиубивца пригласили участвовать в экспедиции на остров Анклоут. Предполагалось охотиться, ловить рыбу и развлекаться, хотя, как я догадываюсь, формальной целью было проследить за пиратами.
Он согласился, к моему недовольству, потому что теперь нам, то есть мне, пришлось отложить отъезд на десять дней, до его возвращения. Но если, прощаясь с ним, я была зла и растеряна (ведь для меня все еще оставалось загадкой, собирается ли он меня сопровождать, и чем обернется его внезапный отказ от испанской воды, и не отправит ли Сладкая Мари своих кошек-копрофагов по нашим следам даже и в Форт-Брук, и… но довольно вопросов), при встрече я не испытала ничего, кроме сочувствия, ибо все указывало на то, что он скоро умрет.
Пятиубивец вернулся с Анклоута с флотилией низеньких рыбачьих лодок – смэков, нагруженных олениной и рыбой, которую уже успели засолить; но во время промысла у него появились первые признаки старения. В черных волосах заблестела седина; новые волосы, выросшие среди прежних, жестких, оказались такими ломкими, что стоило провести щеткой, и от них ничего не оставалось. На черепе местами просвечивала кожа. Глаза по-прежнему были холодны, как камень, черты лица не изменились, но с телом начался процесс, не имеющий никакого естественного объяснения. Вернее, это был естественный процесс старения – разве не так? – который был отсрочен испанской водой.
В этой экспедиции у Пятиубивца случился первый перелом костей, за которым последовали другие. Вместе с тремя солдатами он вытягивал сеть, и тут внезапно раздался щелчок, с каким захлопывает пасть аллигатор (так, во всяком случае, утверждали свидетели). Вначале Пятиубивец ничего не почувствовал и узнал о сломанном предплечье, только когда ему указали солдаты; кость, как прорезавшийся зуб, прорвала кожу. Так он и вернулся в Форт-Брук с рукой в лубке, но кость не срослась. Со временем стали ломаться и другие кости. Мелкие кости рук и ног трещали как спички. Руки вздулись и походили на мешок сломанных и ломающихся костей. С ногами дело обстояло еще хуже, они тоже потеряли форму, ногти выросли слишком толстые, подстричь их было невозможно. Месяца через полтора после нашего прибытия руки и ноги Пятиубивца сделались бесполезны.
Мы затворились вдвоем. По правде, я прятала индейца, выбора у меня не было. Объявив заболевание заразным, я держала солдат и доктора Гэтлина на расстоянии. Вскоре мы с Пятиубивцем устроили себе палату в палате – наши две койки, отделенные занавеской. Тут положение его сделалось еще серьезнее: начали ломаться крупные кости. Для этого не было причин, Пятиубивец день и ночь лежал неподвижно. И тем не менее ужасные глухие щелчки слышались один за другим, похожие на звук выскочившей пробки, приглушенный слоем кожи и жил.
Кожа сморщивалась, мышцы под ней съедала старость. Можно было подумать, она разжижает их и разом высасывает, как однажды на моих глазах гигантский водяной клоп с ядовитой слюной высосал лягушку; та осталась пустой на пригорке, постепенно оседая, опадая, превращаясь в падаль. Тело Пятиубивца скоро собралось в складки, побледнело и покрылось чешуйчатыми пятнами. Где прежде кожа была упругой – каким все еще оставалось лицо, – теперь висели складки. Кожа запестрела бледными, размером с монету, старческими пятнами – да, это были накопления возраста, давно лежавшие под спудом. Пестрая и сухая – поднеси спичку и поднимется дым. И хотя индеец вообще ничего не ел, под кожей концентрировался жир, и при малейшем касании возникали синяки; фиолетовыми пятнами он расцветился с ног до головы.
Пятиубивец не позволил мне пустить в ход мое Ремесло. Он также ни разу не глотнул остававшейся у него воды, даже чтобы облегчить свои муки… О, муки. Язык бессилен их описать, да это и к лучшему, незачем растравлять раны.
Что до меня, то я переживала страдания другого рода. Я не собиралась… делать то, что я сделала с обитателями Зеркального озера. Я хотела только лишить Сладкую Мари власти над ними. Но теперь, если у нее не нашлось какого-нибудь волшебства, чтобы заменить испанскую воду, она распоряжается всего лишь труппой трупов! И я очень сомневалась, что ведьма будет добра к умирающим… Да, кошмарные мысли породили кошмарные сны. Пробудившись же, я не нашла, чем опровергнуть возникшие в мозгу картины – люди с озера страдают так же, как Пятиубивец, Сладкая Мари обходится с ними жестоко, быть может, проделывает эксперименты, появляются ее кошки… Об этих страшных предположениях я старалась забыть, ухаживая за Пятиубивцем. Что я могла сделать еще?
Когда Пятиубивец разговаривал, это была речь старика, чем дальше, тем древнее; он как будто сам желал принести свидетельство и не отказывался отвечать на вопросы, одним из которых был очевидный: «Сколько тебе лет?»
