Вместо того меня потянуло вслед за девчонкой к узкой дверце, замаскированной деревянной панелью и обоями, которая таилась в тени огромного завитка лестницы. Розали толчком открыла дверцу, петли которой со скрипом пропели тягучую мелодию.
Тьма. Я с минуту поколебалась, а потом шагнула куда-то вниз вслед за Розали, не выказавшей ни малейших признаков страха.
В подвал вело десять ступенек; каждый скрип и шорох, сопровождавшие наш спуск, прочно засели у меня в памяти. У основания лестницы горел фонарь. Розали взяла его в руки. Стены подвала были побелены, и в мерцании фонаря казалось, будто они светятся изнутри. Потолочные балки нависали низко над головой, и, прокрадываясь за Розали, я то и дело нагибалась.
Окна в стенах подвала были прорублены высоко, и на каждом до самого подоконника свисала темная штора, сквозь которую слабо просачивался дневной свет. Мы переходили из комнаты в комнату, по стылым и душным клеткам. Кое-где стояла неказистая мебель, пустые кровати и тому подобное.
Я задела плечом неровную стену, послышались скрежет и лязг, и я боязливо отпрянула: моему живому воображению почудился звон цепей. Розали, обернувшись, направила свет фонаря на сотни лежавших на боку винных бутылок. Это был настоящий винный погреб.
Мрака и сырости слегка поубавилось от близости очага. Мы направились в ту сторону. Потрескивание огня я услышала еще до того, как увидела отбрасываемые им золотистые тени.
В освещенной очагом комнате передо мной лежал мой несессер. Лежал подобно выпотрошенной рыбе – он был раскрыт, а его содержимое раскидано вокруг. Вещи не разграбили, но тщательно перебрали.
Я резко крутнулась на каблуках к Розали, которую теперешнее состояние моего сундука явно не удивляло. Не она ли сама произвела обыск? Я непременно задала бы ей этот вопрос, если бы она не застыла на месте как вкопанная, уставившись в темный угол. Туда. Туда, где тени выглядели по-особому – невесомей и темнее.
В мигающем свете фонаря я вгляделась в то, что там было. Вернее – в нее. Там, в углу. Когда она заговорила, выдохнутый вместе с приветствием воздух заставил темную вуаль всколыхнуться.
6
Мать Венера
Судя по тембру и тону этого надорванного голоса, принадлежал он женщине – и, похоже, немолодой. Говорила она до странности скованно, словно рот у нее не мог достаточно раскрываться, – так хромому не позволяет прыгнуть больная нога.
Пока я растерянно стояла посреди затемненного сырого подвала, где воздух пропитался запахом гнили, эта особа в черном облачении поднялась мне навстречу. Кое-что прояснилось. При всей дородности ростом особа не отличалась и была гораздо ниже не только меня, но и Розали, а ее шаркающая походка, когда она, сгорбившись, направилась к огню, недвусмысленно свидетельствовала о преклонном возрасте. Возле очага ее вуаль – подобие мантильи – скользнула с головы, неотличимая по цвету от черного шелкового одеяния, напоминавшего темный саван.
Когда она наклонилась пошевелить угли, за многослойными кружевами вуали я разглядела смутные очертания самого неотчетливого профиля. Из бочонка возле очага она взяла в горсть что-то непонятное, но по сухому погромыхиванию я предположила, что это мелкие камушки или, чему трудно поверить, игральные кости. Их она опустила в плошку, изготовленную из средней величины черепахового панциря и покрытую слоем меди, с длинной ручкой из кованого железа, которая была обернута темной или потемневшей от нагрева тканью.
Да, это были кости, но крошечные – птичьи или же от человеческой кисти. Армомантия, догадалась я. По трещинкам в нагретом панцире и костях она прочитает будущее. Сам способ гадания был мне тогда незнаком, но об искусстве предсказания я кое-что знала.
Подержав над огнем птичьи лопатки (они для данной цели предпочтительней), старуха обратилась к Розали:
– А ну, девочка, отодвинь-ка занавеску.
Розали, потянув за шнур, высоко подняла темную штору. Стало светлее, и я снова увидела разбросанное на полу содержимое моего несессера.
Тут валялись и высушенные травы, с таким старанием мной собранные, стебли которых я перевязала черными ленточками: чемерица, белладонна, вербена, зубчики чеснока, отвердевшие и приобретшие горечь, тимьян и другие, добытые без лишних усилий. Прочие колдовские атрибуты достались мне не так просто: свиной жир, яйца малиновки (проколотые булавкой и высосанные), кошачья моча. Однако я вычитала в книгах, насколько они необходимы. Здесь же, на утоптанном земляном полу, были беспорядочно раскиданы мои пузырьки и тигели, сетки и фильтры, ступка и эбеновый пестик, найденные мной в Монтелимаре. С их помощью я изготовила ту чудовищную глазную мазь (моя первая и плачевная попытка ворожбы). Да, сон мне удалось вызвать – но лишенный всякого смысла; хуже – мазь мучительно жгла глаза, ослепляла.
Старуха подвесила плошку с медным дном над языками пламени и снова зашаркала к себе в темный угол.
– Геркулина, познакомься с Мамой Венерой, – проговорила Розали.
– Откуда ты знаешь мое имя?
– Увидела, – ответила мне не Розали, а старуха. – Увидела на костях, угу. – Медленно, еле-еле, она приблизилась ко мне, протянула руку. – Мать Венера – мое полное имя. Моя Роза и еще много кто зовут меня Мамой Венерой. Или похуже, как когда.
Пепельная кожа ее руки на ощупь казалась безжизненней траурного крепа в гостиной, но сама рука была плотной и тяжелой, как пропитавшийся водой обломок дерева. Пальцы были короткими, слишком короткими… Я инстинктивно отдернула руку, разглядев, что эти темные пальцы (кроме больших), соединенные кожистой перепонкой, обрублены на кончиках. Ногти отсутствовали начисто. Вместо них бугорками выступали коричневатые кости.
Отпрянув от Мамы Венеры, я готова была удариться в бегство, если бы и Розали выказала такое же намерение. Но вместо того я от нее услышала:
– Мама Венера видела тебя еще во Франции, когда ты сюда собралась!
– Во сне, вы хотите сказать? – осведомилась я у старухи, которая с такой медлительностью заняла свое прежнее место в углу, что мне невольно подумалось: уж не изуродованы ли у нее схожим образом и пальцы на ногах?
Обе – и старуха, и девочка – промолчали, и я осторожно задала вопрос, ответ на который знала (или же мне так казалось):
– Вы… вы – ведьма?
Розали истерически расхохоталась:
– Ведьма? Что за чушь! Мама, вы слышите? Она спрашивает – ведьма вы или нет?
– Девочка, – воздев руку, Мама Венера указала изувеченным пальцем за наши спины, – а ну пойди-ка покорми кур, слышишь? Сделай милость. – А я что, должна остаться с ней наедине? Внезапно мне расхотелось сплавить Розали куда подальше. – Зайдешь попозже, Розали. Нам… с ней, с твоей новой подругой, нужно немного побыть вместе, угу.
«С ней». Старуха произнесла это многозначительно, выдержав паузу.
Розали безропотно повиновалась и, не задавая вопросов, улизнула. Вприпрыжку, если точнее, – и, покидая дом, снова дернула за шнур для вызова слуг. В подвале, высоко в углу, затянутом паутиной, задрожал серебряный провод. На его конце – прямо над головой Мамы Венеры – задребезжал ржавый медный колокольчик.
