– Алина, вы когда-нибудь слышали, как погиб бедный Филипп де Вильморен?
– Да, мне рассказал сначала дядя, а потом и сам господин де Латур д’Азир.
– Разве это не помогло вам решить вопрос о браке?
– А при чем тут это? Вы забываете, что я всего лишь женщина и не смогу рассудить мужчин в подобных делах.
– А почему бы и нет? Вы вполне способны это сделать, тем более что вы выслушали обе стороны. Ведь мой крестный, надо полагать, сказал вам правду. Вы можете, но не хотите рассудить. – Тон его стал резким. – Вы намеренно закрываете глаза на справедливость, ибо иначе вам пришлось бы отказаться от противоестественных честолюбивых устремлений.
– Превосходно! – воскликнула она и взглянула на него насмешливо. – А знаете, вы просто смешны! Я нахожу вас среди отбросов общества, и вы, не краснея, выпускаете руку актрисы и идете поучать меня.
– Даже если бы они были отбросами общества, то и тогда уважение и преданность вам, Алина, заставили бы меня дать совет. – Он стал суров и непреклонен. – Но это не отбросы. Актриса может обладать честью и добродетелью, но их нет у светской дамы, которая, вступая в брак, продает себя за богатство и титул, чтобы удовлетворить тщеславие.
Алина задохнулась и побелела от гнева. Она протянула руку к шнурку.
– Я полагаю, мне лучше высадить вас, чтобы вы вернулись и поискали чести и добродетели у своей девки из театра.
– Вы не должны так говорить о ней.
– Ну вот, теперь еще не хватало нам поспорить о ней. Вы считаете, я слишком деликатно выразилась? Наверно, мне следовало назвать ее…
– Если уж вы непременно хотите говорить о ней, называйте ее моей женой.
Изумление умерило гнев Алины, и она еще сильнее побледнела.
– Боже мой! – произнесла она и с ужасом взглянула на него. – Вы женаты? Женаты на этой…
– Еще нет, но скоро женюсь. И позвольте сказать вам, что эта девушка, о которой вы говорите с презрением, даже не зная ее, так же порядочна и чиста, как вы, Алина. Ум и талант помогли ей пробиться, и она обязательно добьется большего. К тому же у нее есть женственность, поэтому она при выборе супруга руководствуется природным инстинктом.
Дрожа от гнева, Алина дернула за шнурок.
– Вы сию же минуту выйдете, – бушевала она. – Как вы смеете сравнивать меня с этой…
– С моей женой, – перебил он, не дав ей сказать грубое слово. Он открыл дверцу сам, не дожидаясь лакея, и спрыгнул на землю. – Передайте от меня привет убийце, за которого вы собираетесь замуж, – яростно сказал он и захлопнул дверцу. – Езжайте, – бросил он кучеру.
Экипаж покатил прочь по предместью Жиган, а Андре-Луи стоял, дрожа от ярости. Однако, пока он шел в гостиницу, гнев постепенно остывал, и он начал понимать Алину, а поняв, в конце концов простил. Не ее вина, что она считает каждую актрису потаскушкой: так ее воспитали. Воспитание также приучило ее спокойно принимать чудовищный брак по расчету, к которому ее склонили.
Вернувшись в гостиницу, он застал труппу за столом.
Когда он вошел, воцарилось молчание, столь внезапное, что волей-неволей пришлось предположить, что беседовали о нем. Арлекин и Коломбина рассказали историю о переодетом принце, которого увезла в фаэтоне какая-то принцесса, не упустив ни одной детали.
Климена была задумчива и молчалива. Она размышляла о том, что́ Коломбина назвала «как в романе». Ясно, что ее Скарамуш – не тот, за кого себя выдавал, иначе он и та дама из высшего света не фамильярничали бы друг с другом. Еще не зная, что он занимает высокое положение, Климена завоевала его – и вот награда за ее бескорыстную привязанность. Даже тайная враждебность Бине растаяла при поразительной новости. Он весьма игриво ущипнул дочь за ушко:
– Так-так, дитя мое, уж тебе-то удалось разглядеть, что кроется за его маской!
Климена обиженно отвергла это предположение.
– Ничего подобного, – ответила она. – Я считала его тем, за кого он себя выдавал.
Бине с самым серьезным видом подмигнул дочери и рассмеялся:
– Ну разумеется! Но, подобно твоему отцу, который когда-то был благородным человеком и умеет отличить повадки благородных людей, ты сумела разглядеть в нем что-то изысканное, отличающее его от тех, с кем тебе, увы, до сих пор приходилось водиться. Так же как и мне, тебе хорошо известно, что свою высокомерную манеру держаться и повелительный тон он усвоил не в затхлой конторе адвоката и что ни в речах, ни в мыслях у него нет ничего от буржуа, за которого он себя выдает. Завоевав его, ты проявила проницательность. Известно ли тебе, Климена, что я еще буду очень гордиться тобой?
Климена вышла, не ответив отцу: его льстивый тон претил ей. Конечно, Скарамуш светский господин – если угодно, со странностями, но прирожденный аристократ. А она станет настоящей госпожой. Отцу придется научиться иначе обращаться с ней.
Когда возлюбленный Климены вошел в комнату, где они обедали, она взглянула на него застенчиво – но иначе, чем раньше. Она впервые заметила гордую посадку головы, упрямый подбородок, изящество движений – изящество человека, у которого в юности были учителя танцев и фехтования.
Ее покоробило, когда он, бросившись в кресло, обменялся, по своему обыкновению, остротами с Арлекином, как с равным. Еще больше ее задело, что Арлекин, который теперь знал, кто такой Скарамуш, держался с ним с неподобающей фамильярностью.
Глава IX
Пробуждение
– Знаете ли вы, – сказала Климена, – что я жду объяснений, которые вы, как мне кажется, должны дать?
Андре-Луи опоздал к обеду, и теперь они были за столом одни. Он набивал себе трубку: поступив в труппу Бине, он приобрел привычку курить. Остальные ушли, поняв, что Скарамуша и Климену надо оставить наедине. Правда, Андре-Луи придерживался на этот счет иного мнения. Он лениво затянулся, потом нахмурился.
– Объяснений? – спросил он, взглянув на нее. – А по какому поводу?
– По поводу того, что вы обманывали нас – меня.
– Я никого не обманывал, – возразил он.
– Вы хотите сказать, что просто держали язык за зубами и что молчание – не обман? Разве скрывать от будущей жены свое прошлое – не обман? Вам не следовало притворяться, что вы – простой сельский адвокат, впрочем, любому ясно, что это не так. Возможно, это очень романтично, но… Итак, объяснитесь ли вы наконец?
– Ясно, – сказал он и затянулся трубкой. – Вы ошибаетесь, Климена, – я никого не обманывал. Если я не все о себе рассказал, то лишь потому, что не считал это важным. Но я никогда не выдавал себя за другого. Когда я представился, то говорил правду.
Его упорство начало раздражать Климену, и раздражение отразилось на ее прелестном лице и прозвучало в голосе.
– Ха! А та знатная дама, которая вас увезла в кабриолете, не особенно со мной церемонясь? Вы ведь с ней накоротке. Кто она вам?
