– Куда ты, друг мой? – спросил принц. Но Гассан не слушал его.
Бледный от волнения, приняв отчаянное решение, отправился он к Абдул-Азису. Как воспитатель старшего принца он имел доступ к султану. Гассан был сильно возбужден и взволнован. В эту минуту он и не думал об опасности и с презрением глядел в лицо смерти. Неожиданное известие сераскира сильно встревожило его. Приговор этот казался ему невозможным. Как мог султан осудить на смерть своего любимого сына? Он мог сделать это только необдуманно, в пылу гнева. Не думая о последствиях, как угорелый, кинулся Гассан через императорские покои в кабинет султана. Тщетно пытались гофмаршалы и адъютанты удержать безумного, не знавшего никаких препятствий.
Не прося аудиенции, без доклада, ворвался Гассан в кабинет султана, встретившего его удивленным и гневным взглядом, и бросился ему в ноги.
– Ты воспитатель принца? – спросил Абдул-Азис. – Как попал ты сюда? Ты знаешь, чем рискуешь?
– Моей жизнью, ваше величество, но я только для того и пришел сюда, чтобы повергнуть ее к стопам вашего величества! – возбужденным тоном воскликнул Гассан со смертельно бледным лицом, но смелым, отважным взглядом.
Султан был крайне удивлен этой неслыханной отвагой молодого офицера. Такого еще никогда не бывало. В эту минуту черты Гассана были так выразительны, так ярко светилось в них презрение к смерти, что Абдул-Азис невольно залюбовался им.
– Разве ты не знаешь, как входят ко мне? – гневно спросил он.
– Ваше величество, то, что сейчас произошло, уничтожает все преграды и обычаи. Аллах с высоты взирает на нас. Именем Всемогущего умоляю вас, выслушайте меня. Приговор над принцем ужасен…
– Понимаю, – перебил его султан. – Ты помнишь, что принц некогда спас жизнь тебе и твоим товарищам, и теперь хочешь заплатить ему свой долг.
– Я буду взывать только к правосудию и мудрости вашего величества, более ничего, – неустрашимо отвечал Гассан. – Приговор пал на невиновного. Я один виновен во всем. Прикажите умертвить меня, ваше величество, только пощадите принца.
– Виноват ли ты или нет, я не желаю знать, гнев мой разразился над принцем, донос был сделан на него. Приговор уже произнесен.
– О, возьмите его назад, ваше величество. Подумайте только о позднем раскаянии и о невозможности вернуть назад приговор, уже приведенный в исполнение.
– Гассан-бей!
– Сжальтесь, ваше величество, над собственной плотью и кровью. Должен ли я напомнить отеческому сердцу о любимце? Ужасно увидеть, как прольется невинная кровь принца, и не быть в состоянии помешать этому, одна мысль об этом приводит меня в трепет. Неужели благороднейшее сердце должно перестать биться? И за что же? За что наказание должно постигнуть пылкого, жаждущего высоких подвигов юношу? Он должен умереть за го, что помог мне при освобождении бедной, несчастной девушки. Сжальтесь, ваше величество! Не допускайте до исполнения этого ужасного приговора. В прошлом столетии, в отдаленной стране Пруссии, был король, который также хотел смертью наказать своего сына за безрассудный поступок юности. Однако в конце концов король внял просьбам своих вернейших слуг и советников и допустил товарища его умереть вместо него. Кетте звали этого счастливца, которому дозволено было положить свою жизнь за принца и сохранить для страны величайшего из королей, – принц этот был Фридрих Великий. Последуйте, ваше величество, примеру этого короля, дозвольте мне быть Кетте для принца Юсуфа, дозвольте мне умереть за него, я с радостью встречу смерть, только оставьте жизнь принцу.
Никогда еще ни один смертный не осмеливался говорить так с султаном. Но никогда также никто не трогал столь глубоко сердце султана, не пробуждал в нем всех чувств.
– Ваше величество, позовите сюда караульных капиджей, – в пылком, страстном порыве продолжал Гассан, – прикажите вонзить в эту грудь все штыки, я умру с радостной улыбкой благодарности на устах, если только, умирая, услышу слова: принц помилован!
Султан был, по-видимому, тронут словами Гассана, может быть, даже отеческое сердце уже сожалело о произнесенном в пылу гнева приговоре.
– Мужество твое служит лучшим доказательством того, что ты не лукавишь в своих словах, – сказал он Гассану. – Чтобы спасти принцу жизнь, ты сделал то, на что до сих пор не отваживался никто. За твою любовь к принцу тебе прощается твой необдуманный шаг.
– Хвала Аллаху, теперь я надеюсь на жизнь принца, умоляю ваше величество помиловать не меня, а его. Пусть я буду наказан, лишь бы он был прощен.
Удивительное чувство овладело султаном; такого мужества, такой самоотверженной любви никогда еще не случалось ему видеть. Невольно явилось в нем желание не убивать, не отталкивать от себя этого верного, жертвующего своей жизнью за принца, человека, но приобрести в нем одного из тех приверженцев, в которых нуждается и которых желает себе всякий государь и которые в особенности необходимы повелителю Востока: окруженный многочисленными опасностями, он должен владеть хоть одним верным сердцем, иметь в свите своей хоть одного человека, стоящего вне всякого подозрения. Врагов у него было довольно, друзьями же он не мог похвалиться.
– Встань, Гассан-бей, – строго приказал султан. – Я хочу быть милосердным не только в отношении принца, но и тебя. Твое самовольное вторжение в мои покои будет тебе прощено. Я готов исполнить твое желание. Принц будет помилован, и ты сегодня ночью умрешь вместо него.
– Благодарю, горячо благодарю вас, ваше величество! – воскликнул Гассан. – Теперь я счастлив. Высшее желание моей жизни должно исполниться.
– Передай принцу, что он прощен, но позаботься о том, чтобы он снова не пришел просить за тебя, – продолжал султан. – До завтра я не желаю видеть принца. До завтра. Сегодня с наступлением ночи ты должен быть у меня в кабинете, и тогда узнаешь дальнейшие мои приказания, а пока приготовься к смерти.
– Милосердие вашего величества наполнило радостью мое сердце, и последнее слово, которое произнесут мои уста, будет благодарностью за то, что мне дозволено умереть за принца! – в благородном порыве воскликнул Гассан. – Приказ вашего величества будет в точности исполнен мной.
Султан отпустил Гассана, проводив его взглядом, в котором живо отражались чувства, впервые вспыхнувшие в его душе.
Гассан, после многочисленных приключений и испытаний занесенный судьбой в Стамбул, поступил здесь в военное училище, хотя во многих кругах втихомолку и поговаривали, что некогда он занимался торговлей рабами. Теперь Гассан произвел на султана доселе небывалое впечатление. Он должен был сознаться, что Гассан ему очень понравился и что не мешало бы иметь вблизи себя такого отважного офицера. Еще более усиливала это впечатление любовь к Юсуфу, которая снова вспыхнула в нем с прежней силой и совершенно победила гнев. Гассан только ускорил эту победу. Слова: «Должен ли я напоминать отеческому сердцу о любимце? Ужасна мысль видеть, как прольется кровь принца!» – не выходили из головы султана. Вместе с расположением к Гассану росло отвращение к шейх-уль-исламу, хотя в последнее время и произошла перемена в отношениях султанши Валиде к великому муфтию. Мансуру-эфенди удалось ловкими словами вызвать у султана раздражение против Юсуфа и довести его до кровавого приговора против собственного сына. И что за ужасное преступление совершил Юсуф? Шейх-уль-ислам выставил его поступок немыслимым произволом. Но разговор с Гассаном произвел в султане перемену, и, отпуская его, Абдул-Азис уже принял решение, о котором и не подозревал Гассан.
