В эту самую минуту в комнату вошел дежурный флигель-адъютант. Галил-бей уже готов был выйти победителем, когда султан обратился к вошедшему адъютанту.
– Что такое? – спросил он.
– Гассан-баши говорит, что привез вашему величеству важное известие.
Сади и Зора-бей обменялись радостным взглядом. Гассан пришел! Очень может быть, что он принес доказательство виновности Галил-бея.
– Кто этот Гассан-баши? – спросил султан.
– Третий из нас, ваше величество! – позволил себе ответить Зора-бей.
– Он принес какую-то важную бумагу, – продолжал адъютант, – про которую говорил, что она имеет связь с поручением обоих офицеров.
Галил-бей молча прислушивался, не вставая с колен, как трусливая лиса, застигнутая врасплох.
– Пусть войдет! – приказал султан дежурному адъютанту. Глубочайшее молчание царило в ярко освещенной зале в ожидании появления Гассана. Гассан вошел, он держал в руках депешу.
– Что за бумага у тебя в руках? – спросил султан.
– Позвольте передать вашему величеству депешу визиря Мустафа-паши, – отвечал Гассан, – я отнял ее у солдата по дороге в Терапию.
Опустившись на колени, он передал бумагу султану, который, против обыкновения, принял ее собственноручно, развернул и стал читать. Сади и Зора-бей вопросительно поглядели на Гассана, который им сделал знак рукой.
Лицо султана прояснилось.
– Мое предчувствие оправдалось, – прошептал он едва слышно, – этот Мустафа-паша изменник и предатель!
Затем он обратился к Галил-бею, все еще стоявшему на коленях.
– Ты виновен! – сказал он. – Неужели ты будешь продолжать отрицать, что ты был отправлен с этой депешей?
Галил задрожал, но не в силах был ничего ответить.
– В этой депеше ты назван доверенным лицом Мустафа-паши, – продолжал султан, – и будешь наказан по заслугам. Наденьте на изменника цепи и отправьте его в Стамбул, я по заслугам накажу его! Ни слова! Прочь с глаз моих!
Несколько адъютантов бросились на Галил-бея, побледневшего от страха, и вывели его из комнаты, откуда он несколько минут назад чуть было не вышел победителем. Султан еще раз поглядел на бумагу, затем сложил ее и положил на стол около себя. Тут только он заметил, что три молодых офицера все еще были в комнате.
– Вы исполнили мое приказание, – сказал он, – просите у меня за это чего хотите!
– Мы желаем выйти из капиджи-баши, – сказал Гассан.
– Как? Все трое?
– Да, наше живейшее желание состоит в том, чтобы быть переведенными в другой полк, – подтвердил Сади.
– Я не спрашиваю вас о причине этого желания, хотя служить в капиджи считается за честь, – сказал султан, – но я исполню ваше желание, как обещал! Как тебя зовут? – обратился он к Гассану.
– Гассан-баши, ваше величество!
– Гассан-бей назначается адъютантом к моему сыну Юсуфу-Изеддину! – сказал тогда султан.
– Благодарю вас, ваше величество! – вскричал с восхищением молодой человек.
– Зора-бей и Сади-бей, – продолжал султан, – назначаются в корпус башибузуков. Без благодарности! Самым лучшим образом офицер может доказать благодарность, служа верой и правдой своему государю. Я надеюсь иметь в вас таких слуг.
Султан сделал знак рукой, и трое товарищей вышли.
– Кажется, я пришел как раз вовремя, – сказал Гассан, когда они вышли из дворца на берег, где у Сади была лодка, а у двух других – кони.
– Как тебе удалось захватить депешу? – спросил Зора.
Гассан рассказал, как это произошло. Затем Сади сел в лодку и отправился обратно в Константинополь, тогда как двое других поехали туда же верхом.
На следующее утро к Мустафа-паше явился посланный из дворца с бумагой, в которой было сказано, что за измену правительству он заслужил смерть, но что султан приговаривает вместо него к смерти Галил-бея, а его же, Мустафа-пашу, приговаривает к изгнанию, вследствие чего ему предписывается в тот же день сдать все дела его преемнику Муци-паше и в течение трех дней выехать из Стамбула навсегда. Местом его пребывания назначается главный город острова Родоса, который он не должен оставлять под страхом смертной казни.
Итак, Галил-бей был приговорен к смертной казни. По повелению султана прежде всего у него были отняты все титулы и ордена, казнь же была назначена на следующий вечер. Мужество и самоуверенность оставили Галила в ту самую минуту, как его хитрость была так неожиданно уничтожена. Насмешка мгновенно сбежала с его лица и сменилась ужасом и отчаянием. Как всегда бывает с людьми такого характера, как Галил, страх смерти заменил в нем заносчивость. Узнав о смертном приговоре, он был совершенно уничтожен и почти без сознания лежал в углу своей мрачной темницы. Он знал, что для него нет спасения, так как ему приходилось искупать не только свою вину, но и вину паши.
Жизнь всех турок находится в руках султана, но когда какой-нибудь высший сановник заслуживает смерти, то существует такое обыкновение, что султан посылает провинившемуся красный шнурок, и получивший такой подарок должен сейчас же сам лишить себя жизни. Единственное лицо, которое могло не бояться такого подарка, был шейх-уль-ислам, так как, будучи главой магометанской церкви, он столь же неприкосновенен, как и султан, и не раз султаны вынуждены были склоняться перед властью шейх-уль-ислама. В настоящее время шейх-уль-ислам все еще стоит выше всех остальных сановников и без его содействия не объявляется ни одно постановление, так как турки требуют, чтобы все их законы были в согласии с религией, главой которой является шейх-уль-ислам.
Всякая другая вина могла бы еще быть прошена, но для турецких султанов нет ужаснее мысли о том, что их наследники составляют заговоры. Причина этого постоянного страха, жертвой которого является множество людей, состоит в том, что в Турции по смерти султана вступает на трон не его старший сын, но старший принц во всем семействе, который приходится братом, или дядей, или даже племянником султану. Этот основной закон турецкого престолонаследия постоянно служит причиной множества беспорядков и никогда не дает султану истинного спокойствия и, конечно, не приводит к услаждению жизни наследников турецкого престола. И мы увидим со временем, какие ужасные последствия имеет этот закон.
Галил служил посредником в сношениях принцев с высшими сановниками, и никогда такие люди не могли надеяться на снисхождение. Очень часто даже сами принцы не были пощажены, а приносились в жертву боязни султана потерять престол. Доказательством жестокости турецких нравов может служить известное постановление о престолонаследии, что только принцессы, дочери принцев, могут оставаться в живых, сыновей же убивают при рождении. Поэтому сыновья принцев воспитывались тайно. После этого совершенно понятно, почему Саладин, сын принца Мурада, наследника султана Абдул-Азиса, вынужден был скрываться уже описанным нами образом, точно так же Абдул-Азис боялся, что его собственный сын Юсуф-Изеддин также, в свою очередь, будет предметом преследований.
