– Говори же! Рассказывай! – воскликнули Гассан и Сади.
– Это странная история, и я ничего не мог узнать о том, кто явился мне ночью у киоска, – начал Зора-бей, – имени своего он не назвал, и когда я зажег свечу, чтобы разглядеть его, он бесследно исчез в темноте.
– Это был, может быть, Золотая Маска? – воскликнул Сади.
– Не думаю.
– Что же сделал этот незнакомец? – спросил Гассан.
– Он выдавал себя за нашего друга, но мне не хотелось этому верить, внутренний голос подсказал мне, что этого не может быть.
– Наш друг? И он точно знал всех нас? – спросил Сади.
– Да, всех троих.
– Если бы он действительно был нашим другом, – заметил Гассан, – то для чего было бы ему окружать себя такой таинственностью?
– Я думаю то же самое, но ничего неприязненного не мог найти я в его известии.
– Что же это было за известие?
– Он пришел сказать мне, где твоя Реция.
– Где Реция! – воскликнул Сади. – Он знал это?
– Конечно, он это сообщил мне, чтобы я передал тебе и ты, наконец, избавился от муки неизвестности.
– А вы еще сомневаетесь в его дружбе, вы, недоверчивые души!
– Какая же цель этому незнакомцу уведомлять нас о местопребывании Реции? Говори же, Зора, где находится она?
– Известие не обрадует тебя, Сади, – отвечал Зора, – однако же ты должен знать все. Твоя Реция, кажется, находится в числе женщин, избранных султаншей Валиде, чтобы из них к ближайшему празднику Байрама выбрать новую одалиску в гарем!
– Как, моя Реция? – воскликнул Сади в сильном возбуждении. – Она среди женщин, назначенных к Байраму? Она не должна оставаться там!
– Будь осторожен, мой друг, – уговаривал Зора-бей своего взволнованного товарища.
– Она не должна там оставаться, говорю я! Я должен освободить, спасти ее, если бы это даже стоило мне жизни!
– Ты забываешь, что никто, под страхом смертной казни, не смеет переступать порог дворца Долма-Бахче, где евнухи и рабыни стерегут избранных, которые окружены учителями и всевозможными попечителями, – сказал Гассан.
– Я знаю все, но неужели вы думаете, что это может удержать меня теперь, когда я знаю местопребывание моей Реции? – воскликнул решительно Сади. – Ни препятствий, ни предлогов не существует для меня! Я так и думал, что только что-нибудь необычайное могло так запрятать ее, что все мои поиски остались тщетными. Бедная Реция! В то время, как другие, избранные к Байраму, гордятся и радуются этому назначению, Реция будет горевать и в отчаянии ломать руки. Я должен возвратить ее, должен освободить ее, чего бы мне это ни стоило!
– Подумал ли ты об опасности? Обдумал ли ты прежде все? – спрашивал Гассан. – Избранные женщины сокрыты от всех, и никто не смеет их видеть.
– Мне и не надо видеть их, мне надо только возвратить и освободить мою Рецию!
– Едва ли возможно проникнуть во дворец Долма-Бахче и войти в него, – заметил Зора-бей в раздумье.
– Ни раздумий, ни сомнений нет для меня! Сейчас же я отправляюсь в Долма-Бахче!
– Ты взволнован. Не увлекайся безрассудным поступком, Сади, который может стоить тебе жизни, – предостерегал его Зора.
– Я знаю опасность, но знаю также свой долг. Мое решение непоколебимо, и никакая земная власть не может уничтожить его! Сейчас же отправляюсь в Мраморный императорский дворец.
– Если ты этого непременно хочешь, пусть будет так! И я тоже пойду с тобой, – объявил Зора-бей.
– И я также не оставлю тебя, как повелевает долг и данное тебе обещание, – сказал Гассан и поднялся с места.
– Ни за что на свете! Я не принимаю этой жертвы, – воскликнул Сади, – предоставьте все одному мне! Довольно будет одному из нас поплатиться жизнью в случае неудачи: оставайтесь!
– Мы разделим твою участь! – решительно отвечал Зора-бей, протягивая Сади руку.
– Не отвергай нас! Мы останемся при тебе, – сказал Гассан с решительным видом, так что Сади не мог вторично отказать, не оскорбив их.
– Прежде чем отправиться в Долма-Бахче, позволь мне предложить еще один вопрос, – обратился Зора к Сади, – ты хочешь вытребовать дочь Альманзора, но по какому праву?
– По праву, которое дает святая любовь! – воскликнул Сади восторженно. – Реция моя!
– Ты называешь ее женой, чтобы спасти ее, ты ввел ее в свой дом, и Реция, исполненная любви и доверия, последовала за тобой, – продолжал Зора, – но брак еще не был совершен имамом и не подписан свидетелями.
– Ты ошибаешься, друг мой, брак наш заключен старым имамом в Скутари, – отвечал Сади.
– Конечно, подписи его будет достаточно, и ты мог бы с помощью этой бумаги еще раньше доказать свое право, но где же бумага имама?
Сади побледнел.
– Горе мне, она сгорела, – сказал он глухим голосом, – она сделалась добычею пламени.
– Какое несчастье!
– Довольно! Ничто не может удержать меня! – воскликнул Сади со вспыхнувшей вновь решимостью. – Достаточно моего слова и нашей любви!
– Юный мечтатель, – произнес Зора-бей с тихой и сострадательной улыбкой. – Что тебе вздумалось! Одно свидетельство о браке могло тебе еще пригодиться, твои же слова и слова Реции ничего не значат.
– Будь что будет, не то я для достижения цели употреблю силу! – объявил Сади отважно.
– Чтобы не сделать опрометчивого шага, прими нашу помощь и совет, – обратился Гассан к сильно взволнованному Сади. – Освобождение Реции силой стоило бы тебе головы. Предоставь нам сначала удостовериться, действительно ли дочь Альманзора находится в числе предназначенных к Байраму женщин. В том случае, если бы нам удалось убедиться в этом и, может быть, даже увидеть Рецию, тогда могли бы мы на другое утро отправиться освободить ее и возвратить тебе. Об освобождении силой не может быть и речи: вспомни только, что избранные женщины и девушки охраняются многочисленными евнухами и рабынями, а внизу стоят на карауле капиджи.
– Гассан говорит правду, Сади, – сказал Зора-бей, чтобы успокоить сильно взволнованного товарища. – Если эта попытка нам удастся сегодня, остальное сделаем завтра, но тихо и осмотрительно.
– Хотелось бы мне видеть, как были бы вы спокойны, потеряв любимую жену. А вы еще требуете спокойствия от меня. Вы несправедливые! – воскликнул Сади. – Требуйте от меня всего, только не холодной рассудительности в эту минуту! Моя Реция взята у меня, и я должен оставаться спокойным? Что все сокровища мира в сравнении с любящим сердцем! Реция любит меня! Если бы вы знали только ее и ее самоотверженную любовь. Она сохнет, она вянет там, как цветок без дождя и солнца. Разлученная со мной, она выглядела бы покойницей на Байраме, а разряженная покойница осквернила бы праздник. Скорей, друзья, в Долма-Бахче!
