XXX. Ужасная ночь
Вернемся теперь к Лаццаро и Черному Карлику, очутившимся среди воющих дервишей, которые при этом неожиданном и страшном зрелище в ужасе отступили, не имея возможности объяснить себе, что случилось так внезапно и что за создание очутилось между ними среди ночи. Страшную, возбуждающую ужас картину представлял грек, мчавшийся как бешеный и затем с хрипом грохнувшийся на пол, и сидящая на нем, как бы сросшаяся с ним Сирра. Нельзя было разобрать, где кто, так как Черный Карлик в первую минуту выглядела горбом Лаццаро.
Дервиши бросились друг на друга, думая, что среди них появился злой дух, тем более что в развалинах, хотя и открытых сверху, но все же недостаточно освещенных звездами, трудно было разглядеть это ужасное видение. Даже шейх отскочил, исполненный ужаса, и вой дервишей мгновенно смолк, чего никогда с ними не случалось.
Лаццаро, гонимый смертельным страхом, как безумный, опрокинулся назад, собрав последние силы. Тут Сирра внезапно оставила грека, и новый ужас овладел присутствующими, когда безобразная фигура Черного Карлика, подобно чудовищу, пронеслась между ними, бросилась к выходу и скрылась в развалинах. Наконец-то грек избавился от призрака. Теперь только начал он дышать свободно, мало-помалу он наконец поднялся, и дервиши, подойдя к нему, увидели, что между ними лежал человек, а не демон, и старался встать.
– Дайте мне воды! – воскликнул Лаццаро хриплым голосом, трясясь и озираясь по сторонам, он только сейчас узнал, где находится.
Дервиши, по крайней мере некоторые из них, по-видимому, узнали грека, ему дали ковер, чтобы он сел и немного успокоился, и принесли воды, которую он жадно выпил. Скоро он оправился, и шейх узнал в нем слугу принцессы Рошаны, который приходил в башню Мудрецов к шейх-уль-исламу с поручением от принцессы.
– Что с тобой случилось? – спросил он грека. – Ты все еще бледен и дрожишь.
– Черт возьми! – пробормотал Лаццаро. – Ведь это призрак Черного Карлика вскочил на меня.
– Призрак Черного Карлика? – спросил шейх, и дервиши окружили грека.
– Ты ведь знаешь снотолковательницу Галаты? У старой Кадиджи была дочь. Видели вы ее?
– Что-то быстро промчалось между нами, – заметили дервиши.
– Эта коварная и злая девчонка, прозванная всюду Черным Карликом, умерла недавно, я сам похоронил ее, ведь если бы я не сам положил ее в ящик, если бы я не видел, что она похоронена в Скутари, я бы сказал, что случилось иначе, но Черный Карлик умерла, и теперь она вскочила мне на спину и сдавила мне горло!
– Мы сами видели призрак, – подтвердили дервиши.
– Вы его видели, а я его чувствовал, – продолжал грек, – он так крепко сидел у меня на шее и сжимал мне горло, что я не мог избавиться от него, я не мог даже схватить его, чуть было не задохнулся! Это было невыносимо.
– О, если бы призрак еще раз попался мне, – продолжал, скрежеща зубами, грек, – я не выпустил бы его из рук!
– Он может мучить и душить тебя, для тебя же он неуловим, – заметил один из дервишей.
– Должно быть, не много хорошего сделал ты ему при жизни, – сказал другой.
Лаццаро встал, ему все еще казалось, как будто нес он бремя и как будто шея его была в тисках. Он поблагодарил дервишей за их помощь и пошел прочь. Не везде могла Черный Карлик броситься на него, так говорило ему его суеверие, только в определенных местах призрак имел над ним власть. На обратном пути во дворец его госпожи с ним ничего не случилось, и это еще более укрепило его в том убеждении, что Черный Карлик вращается в чертогах Смерти и вблизи заключенных носится его существо.
Когда грек пришел во дворец, ужас мало-помалу уступил место бешенству. Призрак должен быть, наконец, побежден. Он, правда, был неуловим, грек ведь испытал это, так как все попытки освободиться от него были неудачны, но если бы ему еще раз пришлось встретить его, он хотел осторожнее взяться за дело. Он твердо принял это решение, а что решил Лаццаро, то он непременно исполнял.
В тот вечер, когда Сади и Зора должны были отправиться в ссылку и по приказу султана оставить Константинополь, Лаццаро вышел из дворца своей госпожи, выведав предварительно наверху в покоях кое-что, наполнившее его тайной радостью. Он преследовал один план. Он хотел в этот вечер исцелить Рецию от ее любви к Сади. И это намерение, которое он на этот раз надеялся привести в исполнение, радовало его и вызывало в нем смех; когда же Лаццаро смеялся, казалось, злой дух торжествовал над побежденной душой. Его жгучие карие глаза сверкали, и он решился, если и на этот раз в руинах снова явится ему призрак Карлика, быть настороже. Под плащом у него был потайной фонарь. Он отправился в конюшни принцессы и велел запрячь ту самую карету, которой он пользовался уже однажды для перевозки Реции и принца в развалины. Затем он сел в нее как господин и отдал кучеру приказание ехать в развалины Кадри. Вся прислуга принцессы привыкла повиноваться греку, все боялись не только его влияния, но еще более его коварства и злобы, а потому Лаццаро играл роль хозяина во дворце незамужней принцессы.
Через час карета остановилась у коридора развалин, который вел в чертоги Смерти. Грек с маленьким фонарем в руке вылез из кареты и приказал кучеру ждать, затем исчез в длинном страшном коридоре, в котором не было слышно ничего, кроме отголоска его шагов. Он беспрестанно озирался по сторонам, желая убедиться, не покажется ли где-нибудь призрак, и достиг витой лестницы, неся перед собой фонарь, освещая им каждый уголок. Сирра не показывалась.
Лаццаро достиг верхнего коридора и встретил здесь старого Тагира.
Грек достал из кармана записку, показал ее старому сторожу, три раза преклонившемуся перед ним со сложенными на груди руками, и принял от него ключ от камеры, где Реция находилась теперь одна, так как принц Саладин, лишившийся чувств от удара грека, по приказанию Мансура-эфенди был взят от нее и перенесен в другое помещение, где его окружили всевозможной роскошью и всячески угождали ему. Реция была еще несчастнее теперь, когда у нее отняли Саладина. С трепещущим сердцем ждала она со дня на день освобождения, ждала появления Сади, но дни проходили за днями, а она все еще томилась в тюрьме. Пропал нежный румянец ее щек, она ничего не пила и не ела, скорбь изнуряла ее душу, тоска терзала ее, и ее бедные утомленные глаза не высыхали от слез.
Но вот к дверям ее камеры снова приблизились шаги, принадлежавшие старому дервишу. Реция стала прислушиваться. Кто пришел в этот вечер? Кто приближался к ней? Дверь распахнулась, ослепительный свет фонаря проник в камеру – Реция узнала вошедшего. Это снова был ужасный Лаццаро!
Реция не ожидала вторичного посещения Лаццаро. Она не предчувствовала, что эта ночь будет для нее еще ужаснее. Она хотела бежать. Хотела спастись в соседней комнате.
– Останься! – крикнул ей Лаццаро. – Я пришел, чтобы увезти тебя.
– Увезти? Куда? – спросила Реция вздохнув.
– К твоему Сади.
– Ты лжешь! Ты не настолько благороден.
