Во-первых, он все еще был под впечатлением увиденного. Во-вторых, у них в роду не было никаких Глафир. А в-третьих, отец чересчур ответственно относился к своему положению в достаточно узком и закрытом для посторонних мирке консультантов и экспертов по древностям, чтобы все бросить, наплевав на договор с «Сотбис», и мчаться, сломя голову, в какую-то Тмутаракань, дабы принять последний вздох от никому неведомой бабы Глаши. Бред!
С генеалогией своего рода Глеб разобрался, еще будучи студентом. А потому знал, что отец и он являются последней ветвью не очень кудрявого генеалогического древа клана потомственных кладоискателей Тихомировых. Кого-то похоронили в Первую империалистическую, кто-то сгинул в Гулаге, две большие и зажиточные семьи советская власть раскулачила и отправила в Сибирь, но туда они не доехали, умерли по дороге — замерзли, так как дело было зимой, а им не разрешили взять теплую одежду, остальных добил голод и Отечественная война.
Спасся от неминуемой гибели только дед Данила, которому каким-то чудом удалось обмануть даже вездесущих палачей НКВД. Может, потому, что по жизни он был великим конспиратором.
Но нигде, ни в каких документах Глеб не встречал имени Глафира. Мало того, о ней ничего не говорили ни дед, ни отец.
Это было, по меньшей мере, странно и удивительно — хотя бы потому, что от него старшие Тихомировы ничего не таили, и Глебу были известны мельчайшие подробности из их интересной, увлекательной и очень опасной жизни подпольных кладоискателей. Именно опасной, потому что в СССР за это незаконное занятие давали большие сроки тюремного заключения с конфискацией имущества. А Тихомировы ни разу не прокололись.
Скорее всего, решил Глеб, эту бабу Глашу отец знал в связи со своей работой в «поле» — то есть на раскопках. Тихомирову-младшему и самому приходилось много раз становиться на постой у жителей сельской глубинки, после чего завязывались знакомства и даже дружба. Особенно это касалось юных представительниц женского пола.
«Да, похоже, эта баба Глаша — всего лишь давняя знакомая отца, — размышлял Глеб. — Наверное, какая-нибудь одинокая старушка, которую и похоронить некому. А как же тогда гонец с письмом? И наконец, изображение анка? Нет, за всем этим что-то кроется! Но что? Вопрос. Звонить бате, не звонить… Странное приглашение, чтобы не сказать больше. В конце концов, отец не батюшка-исповедник. А что если эта бабулька хочет рассказать, где находится какой-нибудь клад? — тут Глеб невольно рассмеялся. — Мечтать не вредно… Твое предположение, друг сердечный, — это бред сивой кобылы. Такие чудеса случаются только в рассказах старых кладоискателей, и эти истории ничем не отличаются от охотничьих баек. Вранье одно…»
С этой мыслью Глеб и отправился на боковую. А утром его разбудил бодрый голос отца:
— Подъем, бравый гусар! Царство небесное проспишь. Никак вчера на балу загулял?
— Батя?! Ты как… откуда?
— Оттуда. Из Лондонграда, как теперь называют столицу Англии наши беглые олигархи и прочее ворье, окопавшееся на острове. А чему ты удивляешься? Взял билет и прилетел. Делов-то: четыре часа лета до Москвы, час — в наш город, и сорок минут езды на такси от аэропорта до дома.
— Только не говори, что ты сильно по мне соскучился!
Николай Данилович немного смутился.
— Как тебе сказать… — начал он, отводя взгляд в сторону.
— Говори, как на духу!
— Я всегда по тебе скучаю. И ты это знаешь. Но вчера со мной творилось что-то неладное. Ближе к вечеру не мог места себе найти. А где-то около двенадцати ночи меня начал звать чей-то голос. Мистика! Сначала я решил, что все это мне чудится спьяну — мы немного посидели с коллегами в ресторане, и я слегка перебрал. Но потом, приняв контрастный душ, чтобы протрезветь, я почувствовал сильный зуд в подошвах. В буквальном смысле. Мне вдруг захотелось вернуться домой. Просто-таки неистовое желание появилось. Я почему-то решил, что у тебя какие-то неприятности. Быстро одевшись, я помчался в аэропорт, ну а дальше тебе все известно. На мою удачу, с билетами проблем не было. Вот и весь мой сказ.
— А почему не позвонил?
— Видишь какая чертовщина… — Николай Данилович беспомощно развел руками. — Свою мобилку я где-то посеял. Наверное, лондонские жулики стибрили. Уж не знаю, где именно. Скорее всего, в пабе, куда я заходил выпить пива. Там было чересчур людно. В общем, толкотня. А просить телефон у коллег, с которыми бражничал в ресторане, было неудобно — все-таки иностранцы; мало ли чего могут подумать. К тому же в нашей среде такие вещи не приветствуются.
— Почему?
— Потому что за время разговора из записной книжки мобильного телефона можно запросто скачать информацию, которая нередко дорогого стоит. У экспертов много связей среди коллекционеров. И не все коллекционеры дружат с законом. Понял?
— Как не понять… Богатые клиенты — это нам белый хлеб с маслом и паюсной икрой. Тем более те, которые нигде не светятся. Они для нас — вообще золотое дно.
— То-то… В общем, пока я пребывал в раздумьях и сомнениях — лететь домой или нет — пошел третий час ночи. Поэтому звонить по телефону, который находился в номере, я не стал. Знаю, что ты очень не любишь, когда тебя будят среди ночи… А приняв решение лететь, я уже думал только об одном — как бы купить билет на ближайший рейс.
— Вот теперь мне все ясно. Завтракать будем?
— Мне бы чего-нибудь для восстановления душевного равновесия…
— Понял, батя, понял. Я там вчера твой армянский коньяк слегка употребил… кажись, полбутылки осталось.
— Давай коньяк. И что-нибудь пожевать.
— Лимон точно есть… а также кусок сыровяленой колбасы и какие-то сухарики.
Они прошли на кухню. Николай Данилович открыл практически пустой холодильник и сказал:
— Я вижу, ты тут совсем без меня обленился. Придется мне становиться к плите, а то совсем дойдешь. За те два месяца, что я тебя не видел, ты стал тощим, как вяленая вобла.
— Так ведь работа в «поле» — это не мед, батя. Тебе ли это не знать.
— Да знаю я, знаю… Но все равно, к желудку нужно относиться бережно, с уважением. Китайцы говорят, что все болезни от желудка.
— Японцы тоже придерживаются такого же мнения.
— Вот и прислушайся к ним. Китайцы — древний народ. А японцы — мудрый. Плохого не посоветуют. Ну и как у тебя успехи?
— Лучше не спрашивай… — Глеб стал мрачнее грозовой тучи. — Дупель пусто. Если, конечно, не считать нескольких серебряных монет семнадцатого века и разной бронзовой дребедени. Боюсь, что не смогу оправдать даже затраты на экспедицию. Год получился провальным.
— А все потому, что ты перестал работать с архивами.
— Батя! Я зверею от этих архивов! Лучше на свежем воздухе десяток шурфов пробить, нежели целый день копаться в пыльных папках.
— В таком случае ты скатишься до примитивного уровня начинающих дилетантов от археологии.
