Когда Глеб вошел во двор, то увидел огонек, вроде светлячка, который отплясывал над завалинкой. Присмотревшись, он увидел, что там сидит Жук и курит. При этом он явно нервничал, потому что сигарета в его руках не знала покоя.
— Почему не в постели? — спросил Глеб и присел рядом. — Уже второй час ночи.
— Мысли одолевают… — буркнул Жук и перевел дух.
«Он что, бегал вокруг дома?» — удивленно подумал Глеб. Жук хоть и старался сдержать бурное дыхание, но это ему плохо удавалось. А еще от него просто-таки разило едким запахом пота.
— Куда девались твои «телохранители»? — спросил он, закуривая.
— Спят…
— Спят?! Ни фига себе. Хорошие бойцы… Где они?
— Вон там, — указал Жук в сторону амбара.
Глеб оглянулся и наконец разглядел светлые пятна лиц мужиков, которые спали как убитые, по-детски разметавшись на охапке сена.
— Если Антип узнает, что они кемарили, вместо того чтобы присматривать за тобой, — мужикам хана, — сказал Глеб, привалившись спиной к бревенчатой стене.
— А что, Антип в этом колхозе — козырный фраер? — небрежно поинтересовался Жук. — Видал я их присмотр!
— На сегодняшний день самые козырные фраера в Жмани — это мы с тобой, Антон.
— О чем ты щебечешь, отрок?
— Завтра будет большой сабантуй.
— Что, опять пьянка? Хорошо они тут живут, весело. И главное — со смыслом.
— Насчет пьянки не знаю, а вот то, что мне придется с утра пораньше драться на дуэли, — так это точно.
— Иди ты! — воскликнул Жук.
Фальшивые нотки, неожиданно прорезавшиеся в хрипловатом голосе Антона, неприятно царапнули слух Тихомирова-младшего. Он поморщился — непонятно отчего — и ответил:
— Точно.
— Кончай заливать!
— Мне тут невесту подсунули, — как можно небрежней сказал Глеб. — Но у нее, оказывается, есть воздыхатель. Который ни в какую не хочет разойтись со мной миром.
— Дела-а… Значит, будете чистить друг другу хлебальники…
— А вот это еще не факт. Боюсь, что нам дадут в руки какое-нибудь настоящее оружие; например, сабельку вострую или топор. Разве тебе не понятно, что они тут живут в восемнадцатом (или девятнадцатом) веке. Тогда нравы были совсем другими.
— И кто эта подруга?
— Ты будешь смеяться… — Глеб помедлил, при этом краем глаза наблюдая за реакцией Жука. — Но это наша амазонка.
Жук от неожиданности поперхнулся табачным дымом и закашлялся. Ухмыльнувшись (не без невольного хвастовства), Глеб спросил:
— Впечатляет?
— Не то слово… А ты не врешь?
— Лучше бы я соврал… Если честно, у меня нет никакого желания получить по полной программе из-за дамы. Мой соперник здоров, как бык. И кормлен он не вермишелью быстрого приготовления и не чипсами, а свежим мясом и овощами без нитратов.
— Прощай, братан…
— Тебе смешно, а мне не очень.
— А может, дернем отсюда… прямо сейчас? Пока суть да дело, успеем прыгнуть в электричку.
— Боюсь, что обратной дороги для нас нет.
— Что значит — нет дороги?! Пойдем вдоль бережка, так же, как пришли сюда, — и все дела.
— Ты многого не знаешь… Если жители Жмани не захотят, чтобы мы покинули деревню, то будем ходить по лесам хоть до скончания века, и электрички нам не видать, как своих ушей. Похоже, здесь какая-то аномалия. Так мне говорил отец. А ему я доверяю.
— Брехня! Кончай пугать, Глеб. Я, конечно, склонен верить во всякую чертовщину, но не до такой же степени.
— Ладно, это твои дела… — Глеб широко зевнул. — Паду ли я, стрелой пронзенный… — запел он, отчаянно фальшивя. — Иль мимо пролетит она… Готовься, болельщик, — сказал он с наигранной бодростью. — Будешь завтра кричать «Шайбу, шайбу!». Все, я на горшок — и в постель…
Ночью Глеба посетило видение. Он долго не мог уснуть, несмотря на усталость; даже Жук первым захрапел, хотя и зашел в дом лишь спустя полчаса после того, как Глеб улегся на свое жестковатое ложе. А когда сон все-таки смежил веки Глеба, начало твориться что-то странное.
Каким-то внутренним зрением Глеб увидел, что помещение озарилось голубоватым светом. Даже не поворачиваясь в сторону источника света, он мог с уверенностью сказать, что это опять засветился крест-анк над камином. Но Глеб не только повернуться, он был не в состоянии даже пальцем шевельнуть.
И пришла Дева. Ее белые одежды были прозрачны, а движения легки и плавны. Она подошла к спящему Глебу (на удивление, он точно знал, что спит) и надела ему на шею какой-то амулет. А затем нагнулась еще ниже, поцеловала в лоб и исчезла, будто ее выдул из горницы легкий сквозняк. Свечение начало ослабевать и вскоре в помещении воцарилась темнота, а Глеб наконец уснул, да так крепко, что Антипу поутру пришлось изрядно потормошить его, чтобы он пришел в себя.
— Что ж, нервы у тебя в порядке, паря, — одобрительно сказал Антип. — Посмотрим, как ты будешь держаться, когда придет час сшибки.
— Зачем вы подставили меня? — резко спросил Глеб.
— О чем ты?
— Вы знали, что Донат имеет виды на вашу Марию… или Мариетту. Несложно было догадаться, что он не захочет отдать такое сокровище чужому дяде. И потом, Донат ее любит. А это уже не шуточки.
— Да, я все знал… — Антип посуровел. — Но изменить ничего нельзя. Тебя выбрала не моя дочь Мария, а Хранительница. Ее слово здесь — закон. Даже для меня.
— Но если это так, то причем тут поединок? Муж назначен начальницей, недовольные молчат в тряпочку, остальной народ радуется и веселится; вот и все дела. И никакого членовредительства.
— Ты, наверное, забыл, что из брака происходят дети. У Хранительницы дети особые — это наследники ее высокого звания. Поэтому их отец просто обязан быть на голову выше других мужчин. Вот так-то, паря. И потом, ты ведь сам согласился пройти испытание.
— На меня что-то нашло. Ляпнул, не подумав…
— Неужто тебе Мария не понравилась? — Антип лукаво прищурился.
— Дядя, не лезь в душу! — грубо ответил Глеб, который разозлился неизвестно отчего. — Чем сражаться придется?
— А чем захочешь. Право выбора оружия за тобой. Ведь на поединок не ты вызвал, а тебя вызвали.
— Биться до первой крови, или?..
— Или, — строго ответил Антип. — Пока противник не запросит пардону или не прекратит сопротивление. Чай, не кабацкая ссора, а бой за право называться Первым.
— А если я откажусь от поединка?
— Тогда ты станешь отступником.
— Ну и что? Уеду из вашей Жмани, и все забудется как дурной сон.
— В таком случае ты никуда отсюда не уедешь. Будешь бродить по окрестным лесам и детишек пугать — безумный и дикий. Или станешь свинопасом, если тебя помилует Хранительница.
