В подорожной было указано, что некий господин Жюль де Фонтен, подданный Франции, негоциант, вместе со своей сестрой Эмили и немым слугой по имени Гастон направляется на родину. Пограничной и таможенной службе государства Российского предписывается никаких препон путешественникам не чинить и оказывать всевозможное содействие.
С подорожной в кармане Фанфан побежал на конюшню, где застал конюха Матвея, туповатого увальня, который жевал что-то, даже когда спал. Мальчику повезло — конюх как раз доел пирог и запивал его квасом.
— Запрягай вороных! Быстро! — скомандовал Фанфан.
— Куда это на ночь глядя, барин? — спросил Матвей, сытно отрыгнув; для него любой иностранец был барином.
— Задание графа! — отрезал Фанфан. — Тебе знать не надобно. Поторопись!
— А как же… мы мигом… — Матвей допил квас, и неспеша, вразвалку, направился к лошадям.
Фанфан весь извелся, пока конюх возился с упряжью. Но вид сытых молодых лошадок, которые так и рвались в открытые ворота, успокоил мальчика, и он, одобрительно похлопав Матвея по плечу, всучил ему серебряный рубль с изображением Анны Иоанновны.
— Премного благодарен… ваша милость, — просиял конюх.
Он не поверил своим глазам, поэтому, когда Фанфан уехал, Матвей достал рубль из кармана и попробовал его на зуб, дабы убедиться, что он нефальшивый, — по тем времена рубль для простого народа был большими деньгами. Убедившись, что это не сон и что он и впрямь нежданно разбогател, Матвей тут же запер конюшню и побежал в ближайший кабак. На что, собственно говоря, Фанфан и рассчитывал…
Фанфан, пока жил в «Австерии», и впрямь скопил немало денег. Кроме того, что граф платил ему приличное жалованьие, мальчик экономил на еде и на выплате «премиальных» разным темным людишкам, выполнявшим мелкие поручения Сен-Жермена.
Антипка, взвесив в руках туго набитые серебром кошельки, с восхищением причмокнул. Но Глаша лишь пренебрежительно покривилась.
— Идите за мной, — сказала она решительно.
Недоумевающий Фанфан вместе с Антипкой последовал за девочкой. У нее был удивительный талант привораживать людей и подчинять их своей воле. Пока Фанфан отсутствовал, Глаша успела сделать Антипку если и не своим рабом, то большим почитателем — точно.
Они вошли в тот самый грот, где обычно исчезало «привидение». Глаша нажала на один из камней, из которых был сложен грот, камень отъехал в сторону, и мальчики увидели в углублении медную рукоятку. Девочка повернула ее, раздался тихий скрип, большая вертикальная плита, оказавшаяся дверью, отъехала в сторону, и изумленные мальчики увидели неглубокую пещеру, заставленную шкатулками и сундуками.
— Пещера Али-бабы! — воскликнул потрясенный Антипка; сказку про Али-бабу и разбойников рассказал ему Фанфан.
— Глупенький… — Глаша снисходительно улыбнулась. — Это все мое. Папинька мне оставил на жизнь. Когда у меня заканчивались деньги, я приходила сюда и брала сколько нужно. А чтобы Онфим ничего не догадался, я разыгрывала перед ним представление, изображая призрачную даму. — Девочка весело рассмеялась. — Мужчины такие глупые… Смотрите… — Она открыла одну из шкатулок и два сундука.
Шкатулка почти доверху была наполнена золотыми монетами, а в сундуках лежала серебряная посуда, меха и дорогая женская одежда.
— Ух ты-ы… — У Антипки отвисла нижняя челюсть; такого богатства он никогда не видел.
— Хватить тебе гляделки пялить! — рассердился Фанфан, который тоже был удивлен внезапно обретенным богатством до крайности. — Сундуки снесем в карету. Берись…
Он чувствовал себя униженным. Фанфан думал, что в компании он окажется благодетелем, а вышло совсем по-иному. «Нужна нам эта девка!» — злобился подросток, бросая на Глашу косые взгляды.
Последний ларец — железный, простой на вид, — выпало нести Фанфану. Он был не очень тяжелым. «Что в нем?» — удивился Фанфан. Не долго думая, он открыл ларец и увидел бронзовую статуэтку в виде кисти руки.
— Зачем нам это барахло? — недовольно спросил он у Глаши. — Оставим ларец в гроте. Карета и так перегружена.
— Дай! — Глаша вырвала ларец из рук Фанфана и прижала его к груди. — Это… это подарок батеньки. Память о нем.
— Ну, ежели память… — с сомнением сказал Фанфан.
И подумал: «А ведь она соврала… По глазам видно. Никакой это не подарок. Но вещь явно очень ценная. Ишь, как вцепилась… Эта девица — ходячая тайна. Притом очень опасная тайна. Как бы из-за нее не лишиться головы…»
Карета выехала на тракт, когда над Петербургом расправила свои огромные бесшумные крылья белая ночь. Внутри кареты сидели Фанфан и Глаша в иноземном платье, изображая из себя французских дворян, а одетый в шикарный синий кафтан Антипка занял на облучке место кучера. За год, который Фанфан пробыл в Петербурге, он сильно вырос и возмужал и в дорогих одеждах, позаимствованных в гардеробе графа Сен-Жермена, казался совсем взрослым. Что касается Глаши, то она вообще выглядела как парижская модница.
Кони бежали резво, весело, карета шла на удивление ровно, только рессоры поскрипывали, можно было и поспать, но сон почему-то не хотел появляться ни в одном глазу. Фанфан и Глаша напряженно размышляли. Что ждет их впереди? Какую участь им уготовила судьба? На эти вопросы, если верить астрологам, могли ответить только звезды, но она были безмолвны и почти незаметны в серебристо-сером небе недолгой северной ночи.
Глава 21
Когда Глеб вышел на улицу, то первое, что ему бросилось в глаза, было необычное оживление, царившее в Жмани. Длинная улица полнилась народом: женщины что-то живо обсуждали, а мужики сбивались в группы, очень похожие на воинские отряды, и куда-то торопились во главе со старейшинами. В руках у них было дубье, а за поясами ножи.
Удивительно, но почти никто из мужиков не надел сапог. Все были в лаптях, лишь старейшины щеголяли в ичигах на мягкой подошве. Наверное, ичиги в жманьской «гвардии» были чем-то вроде звездочек на погонах офицеров. Впрочем, Глеб быстро разобрался, зачем мужская половина Жмани переобулась. Похоже, предстояла охота, а зверя лучше выслеживать именно в таких лаптях-тихоходах: и подкрадываться сподручней, и едкий запах юфти, смазанной сапожным кремом или жиром, не шибает будущей добыче в нос, предупреждая об опасности, и ноги не набьешь.
Но где же Жук? Глеб озабоченно нахмурился. То, что его на время удалили из «терема» бабы Глаши, в общем, понятно. Но пора бы ему уже и объявиться…
Неожиданно раздался топот копыт, и по улице промчалась Мария-Мариетта. Волк, как обычно, следовал за ней — стелился над землей длинными прыжками, словно летел. Девушка была одета в «амазонку», строгий женский костюм для верховой езды, — рубашка под горло, жилет, камзол и бриджи в обтяжку — в комплекте с высокими хромовыми сапогами. Черные, как смоль, волосы Марии были аккуратно подобраны и покоились в ажурной сетке, украшенной жемчугом.
«Наверное, сегодня она играет свою главную роль — мудрой предводительницы племени, поэтому и оделась соответствующим образом», — не без горькой иронии подумал Глеб. Его грызла обида, что Мария-Мариетта ушла, не попрощавшись с ним — по-английски. Что это — ее прижала насущная потребность или она таким образом выразила ему свое пренебрежение?
