— Эх, ядрена вошь! — колпак Антипа опять оказался на земле. — Я так и думал. До чего же неуемный человек! Все норовит быть Первым, командиром, стать возле Хранительницы. Он и сынка своего Доната подбил, чтобы тот пошел против ее воли и затеял поединок.
— И вас слегка ножичком поковырял… — не удержавшись, со злостью напомнил Глеб.
— Про то ладно… это наши давние счеты. И потом, у него есть какое-никакое, но оправдание. Он любой ценой хотел воспрепятствовать твоему, Глеб, приезду в Жмань. За сына беспокоился, потому как знал, что ЗВАНЫЙ уже определен и его имя не Донне. Однако эта афера со Священным Огнем… Как он посмел?! Нет, все-таки придется всем миром его судить. На этот раз придется.
— Это Виктор на тебя псов бездомных натравил, когда ты шел из кабака, — сказал Жук, виновато глядя на Глеба. — Он над собаками власть имеет. Чисто колдун… А науськал Виктор псов для того, чтобы мы с тобой сошлись поближе. Помнишь?
— Помню… очень даже хорошо помню. Выходит, ты набился мне в компаньоны по его заданию? — догадался Глеб.
— Прости меня, Глеб… — Жук смахнул с лица слезу. — Гад я! Мелкая душонка… и все такое. Он золотые горы сулил. Раритетные царские рубли мне презентовал — семнадцатый век! Бешенных денег стоят! — так сказать, авансировал… Прости. Хочешь, я встану перед тобой на колени?
— Ладно тебе… Ничего уже не изменишь. Человек слаб. Предложение Виктора и впрямь выглядело весьма заманчиво. Любой бы на твоем месте повелся. Или почти любой… Теперь, главное, как нам замолить свои грехи перед народом Жмани.
Антип с сомнением покрутил головой и пошел, не оглядываясь, по тропе. Судя по тому, как он внимательно присматривался к деревьям, растущим по бочинам, Глеб понял, что он ищет тайные метки, указывающие верный путь.
«Интересно, почему Виктор не рассказал Жуку про эти знаки? — думал Глеб. — Уверен, что они ему известны — как и Антипу. Ведь они старейшины… Тут и думать нечего! Этот гад подколодный, конечно же, не хотел, чтобы ларец ушел из Жмани. Он закрутил интригу с похищением ларца только для того, чтобы меня изжить со свету. Естественно, вместе с Антоном. Только Жук до суда не дожил бы — Виктор постарался бы… Зуб даю, что сейчас он возглавляет отряды мужичков, которые идут по следу Жука. А потом этот сукин сын, весь белый и пушистый, выступит в роли спасителя реликвии от басурманов. Хитер бобер, этот мсье Виктор…»
Глебу было стыдно до слез. Он стоял вместе с Жуком в кругу, образованном деревенскими жителями, и старался не смотреть на людей. Толпа гудела: «Виновны… Виновны! На Круг их… На Круг!» Но суд пока не начинался. Ждали старейшин и Хранительницу. Они совещались в доме бабы Глаши. Совещание почему-то затянулось, и народ уже начал волноваться.
Но вот на тропинке, которая вела к реке, возле которой собралось жманьское «вече», показались старейшины во главе с Марией, живое лицо которой было бледным от едва сдерживаемой ярости. Вслед за ней, низко опустив голову, шел пунцовый Виктор, играя желваками. Похоже, ему здорово досталось на совещании.
Гомон в толпе сразу затих и воцарилась тишина. Сегодня Мария-Мариетта была одета в строгую черную кофточку и длинную юбку, а на груди у нее висел большой серебристо-голубой анк. Она села в кресло, которое принесли заранее, позади нее стали старейшины, и суд начался.
Один из обвинителей, самый пожилой из старейшин, зачитал список прегрешений Жука перед народом Жмани, куда кроме кражи ларца входило еще и святотатство, заключающееся в осквернении святилища. Ну а Глеба он пустил «паровозом», вменив ему соучастие, только не прямое, а опосредованное.
— Что скажут люди? — спросил он, дочитав свою цидулку.
— Круг! — в едином порыве выдохнула толпа. — Пусть идут на Круг!
— Что скажут старейшины? — обвинитель обернулся к своим товарищам.
— Вор пусть идет на Круг, а ЗВАНОГО отпустить, — сказал Антип.
— Нет! — вскричал Виктор. — Народ сказал! Обоих на Круг!
Мнения старейшин разделились: одна половина поддержала Антипа, другая — Виктора. Тогда старейшина церемонно поклонился Марии и сказал:
— А теперь выслушаем, что решила Хранительница. Хочу напомнить всем собравшимся, что ее слово — закон.
«Блин! — думал Глеб. — А что же обвиняемые? Неужели нам не дадут сказать ни слова в свое оправдание? Где справедливость?! — мысленно спросил он Антипа, вспомнив сказанное старейшиной на горушке. — Вот она, справедливость, перед тобой, великий мудрец. Прав тот, у кого больше прав. И все дела. Наверное, народ Жмани изголодался по острым зрелищам, что так бодро и уверенно посылает нас на верную смерть. Сядут на горушке и будут наблюдать, как мы с Жуком бегаем по кругу, словно две подопытные крысы. Только мне кажется, что не зря Антип потащил меня на верхотуру. Он хотел, чтобы я внимательно обозрел местность. И чтобы определил, в какую сторону идти, если нас пошлют на Круг. Что я, собственно говоря, и сделал. Так что, господа хорошие, ваш страшный Круг мне до лампочки…»
— Мой народ! — казалось, что Мария постарела на добрый десяток лет; наверное, потому, что ее прекрасное лицо вдруг превратилось в маску мудрой правительницы. — Негоже мне начинать свое служение Священному Огню с убийства. Не будет тогда нам счастья. Это я знаю точно. Поэтому от имени всего нашего народа и по праву Хранительницы я скажу им: мы вас прощаем. Они уйдут и забудут все, что с ними было. Я все сказала.
Мария резко встала, подозвала своего коня, который пасся неподалеку, и умчалась в сторону леса. Наверное, среди жманьцев было немало недовольных таким решением новой Хранительницы, но все промолчали. Только некоторые старейшины выразили свое недовольство, но больше жестами и мимикой. В том числе и Виктор, который буквально запенился от злобы.
К Глебу и Жуку, пребывающему в полной прострации, подошел Антип и сказал:
— Вам пора уходить из деревни. Ты, — ткнул он пальцем в грудь Антона, — иди, собирай вещи. А ты, — обернулся он к Глебу, — иди за мной.
Антип привел Глеба к лесному святилищу. Он остановился на краю поляны и сказал, указывая на кубическое сооружение, которое Глеб в мыслях называл языческим храмом:
— Там тебя ждет Мария.
Глеб кивнул и медленными неуверенными шагами, словно ступая по раскаленным угольям, двинулся по аллее из менгиров к открытой двери храма.
Внутри царил полумрак. Помещение освещали лишь несколько свечей. Но даже при таком неверном и слабом свете Глеб с удивлением рассмотрел, что это никакой не храм, а нечто похожее на дамский будуар. Наверное, это было лесное жилище Марии.
В помещении стояли кровать с подушками, комод, два кресла, туалетный столик с большим зеркалом и два канделябра. В красном углу находился богатый иконостас, посреди которого был прикреплен анк — точно такой же, как в «тереме» бабы Глаши. Перед иконостасом висела зажженная лампада и горели три толстые свечи. В одном из кресел сидела Мария-Мариетта и пристально смотрела на Глеба.
Он стоял перед ней едва не навытяжку — как солдат, и не знал, что ему делать. Его пугали глаза Марии, которые в полумраке светились, как у кошки. Может, великий Гоголь был не таким уж и фантастом, когда описывал своих «панночек» с весьма нестандартными возможностями…
