Цыси тоже пришлось познакомиться с немалыми для нее нововведениями. Однажды в 1903 году вдовствующая императрица спросила Луизу Пирсон, умеет ли ее дочь делать снимки с помощью фотоаппарата, ведь «приглашение во дворец мужчины-фотографа» могло вызвать бурю негодования. Луиза Пирсон сообщила вдовствующей императрице о том, что один из ее сыновей учился фотографии во время пребывания за рубежом и привез с собой из Европы прекрасное для этого дела оборудование. И он вполне мог бы сфотографировать ее величество на память. Притом что он числился мужчиной, Сюньлин приходился Луизе сыном, и к нему следовало относиться как к «родственнику». Он вошел в историю в качестве единственного фотографа-мужчины, снявшего Цыси на пленку.
Позже голландский художник Губерт Вос, переехавший жить в США, утверждал, будто он не только создал портрет Цыси, но еще и сфотографировал ее. В целом его словам народ поверил. На самом деле каких-либо документов в подтверждение его досужего вымысла отыскать не удается. К тому же он был уже взрослым мужчиной, да еще и иностранцем, поэтому правдивость его рассказа ничем не подкреплена. Даже Роберт Харт, отдавший службе на вдовствующую императрицу не один десяток лет, удостоился совсем немногих официальных встреч с ней, самая длительная из которых в 1902 году продолжалась 20 минут. Тот памятный случай Р. Харт описал в своем дневнике таким образом: «Голос пожилой дамы в ходе нашей беседы звучал женственно нежно, при этом она не скупилась на похвалу: я сообщил ей о появлении чиновников, вполне готовых занять мое место, однако вдовствующая императрица возразила мне в том плане, что хочет на нем видеть именно меня. Среди прочего она высказалась по поводу коронации [короля Эдуарда VII] и пожелала его величеству всемерного счастья. Возвращаясь к поездкам по железной дороге, она со смехом сказала, что ей приходят мысли о возможности для нее совершения даже зарубежной поездки!»
Принимая в расчет ее любвь к путешествиям и живую любознательность, можно утверждать, что Цыси больше всего понравилось бы зарубежное турне. Однако она никогда всерьез не обсуждала такое предложение, так как считала его несбыточной мечтой. Точно так же притом, что она считалась полноправным правителем империи, Цыси никогда не переступала порога парадной части Запретного города и не входила во дворец через парадные ворота. Она никогда не нарушала эти в высшей степени спорные правила только лишь ради удовлетворения своего личного честолюбия. Хотя она вполне могла стремиться к свободному общению с мужчинами и была бы совсем не против того, чтобы иностранец сфотографировал ее или написал портрет, Цыси себе подобной вольности не позволяла
[50]
. Такие качества, как строгость и разборчивость, позволили вдовствующей императрице изменить свою империю, а также успешно править ею. Ее рассудительность по поводу того, что следует поменять – а также когда и как следует осуществлять перемены, – определила тот факт, что на всем протяжении ее революция сопровождалась совсем незначительными волнениями. Когда Сюньлин пришел, чтобы снять Цыси на фотокарточку, на первых порах ему пришлось заниматься этим делом стоя на коленях: всем предписывалось общаться с вдовствующей императрицей коленопреклоненными. Однако в таком положении он не мог дотянуться до фотокамеры, установленной на треноге. Главный евнух по имени Ляньин принес ему табурет, чтобы он встал на него на колени. Однако у юного фотографа никак не получалось сохранить равновесие при обращении со своей камерой. Цыси приказала: «Ладно, освободите его от обязанности стоять на коленях во время фотографирования».
На фотокарточках Цыси, которой было за шестьдесят, выглядела как раз на свой возраст. Настоящие фотопортреты заставили бы ее расстроиться, поэтому перед их демонстрацией вдовствующей императрице художник выполнил подрисовку, что в те дни уже широко применялось. Он подретушировал лицо вдовствующей императрицы, убрал морщины и сгладил большие мешки под глазами. Художник стер многие годы жизни Цыси, оставив прекрасную женщину в расцвете сил. Такая «подтяжка лица» представляется безошибочной при сравнении с отпечатками, хранящимися в собственной коллекции Сюньлина (в настоящее время находящейся в вашингтонской Галерее искусства Фрира) и не подвергшимися ретуши, с отпечатками тех же снимков из архива Запретного города.
Эти подретушированные фотокарточки разительно отличались от изображения, наблюдаемого вдовствующей императрицей в зеркале на протяжении уже многих лет. При виде этих снимков Цыси испытала большой трепет, и тут же последовала ажиотажная фотосессия. Она позировала в разных видах. На одной из фотокарточек ее можно увидеть с цветком в волосах как у кокетливой девушки. Она меняла наряды, украшения и фон, устраивала сложные мизансцены как для театральной постановки. Она давно хотела выступать в опере, и придворные наблюдали ее поющей и танцующей на территории дворца, когда она думала, что ее никто не видит. Вот она нарядилась богиней милосердия Гуаньинь, приказала фрейлинам и евнухам одеться в костюмы персонажей, связанных с этой героиней эпоса, и позировала с ними перед объективом фотокамеры. Ее любимые фотокарточки потом увеличивали до размера 75 на 60 сантиметров, с большим вкусом расцвечивали и помещали в рамку, чтобы потом повесить на стены ее дворца. Вот как волновали Цыси ее собственные омоложенные и приукрашенные изображения!
Несколько крупных снимков в рамках Цыси подарила главам иностранных государств, приславшим письменные поздравления вдовствующей императрице по случаю ее семидесятилетия в 1904 году. Их доставили в соответствующие посольства с достойной торжественностью. В американских газетах появились такие комментарии: «На этих фотоснимках она выглядит не на свои семьдесят лет, а где-то лет на сорок».
Ретушированием, увеличением фотоснимков и изготовлением рамок для них занимались мастера старейшей и самой знаменитой фотостудии Пекина, принадлежавшей Жэнь Цзинфэну, обучавшемуся ремеслу фотографии в Японии. Жэня в скором времени пригласили ко двору, где его познакомили с великим актером пекинской оперы по имени Тань Синьпэй, числившимся в составе музыкального отделения императорского двора. Главным поклонником таланта этого актера числилась вдовствующая императрица, которая не только щедро его награждала, но еще и помогла собирать огромные гонорары за выступления за пределами двора. Теперь Тань Синьпэй снимался в первой китайской короткометражной немой кинокартине «Битва при Динц-зюньшане» по сюжету одноименной пекинской оперы, постановщиком которой выступил Жэнь Цзинфэн. Все это происходило в 1905 году, и Цыси можно с полным основанием назвать «директором-постановщиком» первой в Китае игровой кинокартины.
Эту кинокартину сняли вопреки случившемуся до нее происшествию. За год до описываемых событий на день рождения вдовствующей императрицы англичане подарили ей проектор и несколько немых кинолент. После просмотра трех катушек на первом же сеансе мотор кинопроектора перегорел. Цыси такое развлечение явно не понравилось. Вероятно, оттого, что кинокартины шли без звука и без музыкального сопровождения. Однако Жэнь Цзинфэн и другие постановщики продолжили снимать новые кинокартины, и кинотеатры, где шли их собственные, а также зарубежные произведения, в том числе экранизации коротких детективных рассказов, процветали и проникали внутрь континентального Китая на обширном пространстве.
