Находящегося под наблюдением этого великого князя Цыси в июне 1907 года снова назначила главой вновь образованного министерства государственной службы, в подчинение которому передали полицейские подразделения. Такая мера служила дымовой завесой для введения в заблуждение Токио: так как она отлучала Цэнь Чуньсюаня и других ненадежных сановников от двора, вдовствующая императрица хотела избежать появления у японцев впечатления, будто изгнание их агентов имеет к ним отношение. Одновременно она постаралась, чтобы полицейские подразделения надежно находились в руках заместителя великого князя, то есть человека, которому Цыси безоговорочно доверяла.
Тем временем пожарная команда столицы тоже подчинялась министерству великого князя. Он сказал своему служащему Ван Чжао, участвовавшему в заговоре 1898 года, которого выпустили на свободу из тюрьмы по амнистии Цыси: «Я вооружил сотрудников пожарной команды и вымуштровал их на военный лад. Когда наступит время радикальных перемен, я использую эту команду для штурма дворцов под прикрытием тушения пожара, и мы восстановим нашего императора на престоле». Ван Чжао его полностью поддержал: «Как только нам поступят сообщения о том, что вдовствующая императрица заболела и слегла в постель, ваше высочество сможет ввести пожарную команду в Морской дворец, чтобы взять императора под охрану, доставить его в самый величественный дворец Запретного города и водрузить его на престол. Потом можно будет вызвать сановников, чтобы они получили от него распоряжения. Кто посмеет его ослушаться?»
[58]
Летний дворец находился слишком далеко от города, чтобы пожарная команда великого князя Су могла туда добраться. Поэтому, можно предположить, для его захвата разрабатывался другой план. Министры японского правительства предложили вдовствующей императрице подарок: пароход, специально спроектированный для использования на озере Куньмин. Отказаться от такого подарка Цыси не могла. Итак, японских инженеров пустили на территорию Летнего дворца, где они выполнили полномасштабную геодезическую съемку озера вместе с каналом, соединяющим его с городом. Японцы взяли точные замеры его глубины и ширины водной глади, а также наметили оптимальные варианты навигации. Они осмотрели остальные суда, чтобы убедиться в превосходстве своего проекта. Комплектующие детали парохода изготовили в Японии и доставили в Летний дворец для сборки в его доке силами шестидесяти с лишним японских техников-монтажников, которые могли бродить по всей территории и разглядывать находящиеся на ней особняки. В конечном счете к концу мая 1908 года пароход с полностью японским экипажем передали в распоряжение вдовствующей императрице. Ее попросили присвоить судну имя, и она это сделала, назвав его «Юнхэ» («Мир навсегда»). Церемония проводилась в Летнем дворце, и на ней присутствовали официальные лица обеих стран, однако Цыси или император ее пропустили. Японские инженеры и экипаж покинули Летний дворец после длительной задержки. Архивных данных о том, что Цыси когда-нибудь взошла на борт «Юнхэ», не обнаружено.
Один секретарь Верховного совета выразил свое смятение в то время в своем дневнике. «Серьезные затруднения создает охрана императорских резиденций, – написал он, – и даже обычный чиновник не может войти на их территории. Зато эти иностранцы бродят вокруг днем и ночью. Такое положение вещей представляется неправильным. Я к тому же слышал, что японцы часто напиваются и шумят. Я думаю, что случится, если они завалятся в запрещенные для всех места силой?!» Цыси не могла не разделять с секретарем предчувствия опасности. Подаренный японцами пароход (внешне фактически напоминавший боевой корабль) представлялся троянским конем на территории ее дворца, и его можно было использовать, чтобы добраться до императора Гуансюя, особняк которого находился около уреза воды.
Этот троянский конь появился у Летнего дворца как раз в то время, когда Цыси занедужила. На протяжении некоторого периода ее крепкий организм не сдавался, и во время посещения первого в Китае современного сельскохозяйственного предприятия в мае вдовствующая императрица прошла пешком несколько километров, а императора два носильщика тащили в паланкине. Однако с начала июля ей уже с большим трудом удавалось выполнять свою работу, так как она постоянно чувствовала слабость и головокружение, а в ушах звучал металлический звон.
На состоянии Цыси пагубным образом сказались тревожные известия от ее маньчжурского наместника, сообщившего о приграничных трениях с Кореей, теперь находящейся под пятой японцев. Японцы возводили паромные переправы на корейской стороне и проложили железнодорожную ветку до самого берега реки. Они даже приступили было к строительству моста и довели его до середины реки. Это сооружение им потом пришлось разобрать из-за яростных протестов, поступавших из Пекина. Пока все это там происходило, японский посол в Пекине вручил дипломатическую ноту с предупреждением о том, что их отряд должен перейти через государственную границу, чтобы разгромить корейскую банду врагов Японии, доставлявшую им беспокойство. Все выглядело так, что власти в Токио готовились использовать любой предлог, чтобы послать свои войска в том случае, если во дворцах что-нибудь да случится.
18 июля в Китай прибыл легендарный специалист Японии по сбору военной информации генерал-лейтенант Фукусима Ясумаса, который отправился прямо в провинцию Хунань к Цэнь Чуньсюаню, назначенному Цыси генерал-губернатором. Быть может, под влиянием дурных предчувствий Цыси приказала генералу Юань Шикаю и наместнику Чжан Чжидуну ознакомиться с конфискованными папками, содержащими переписку Дикого Лиса Кана со своими единомышленниками. Это распоряжение выглядит весьма редким, так как секретарь Верховного совета с удивлением упомянул о нем в своем дневнике. Цыси обычно старалась избегать поступков, способных послужить поводом для обвинения в преступлении тех, кто имел связи с ее политическими противниками; теперь же она явно осознавала необходимость в том, чтобы выявить потенциальных изменников вроде Цэнь Чуньсюаня.
Как раз в такой напряженной обстановке 24 июня пришлось справлять тридцать седьмой день рождения императора Гуансюя. По такому случаю Цыси потребовала исполнить оперу, и ее поставили на сюжет гибели царя Лю Бэя в 223 году до новой эры. Цыси, любившая эту оперу, распорядилась изготовить все костюмы и реквизит траурного цвета – белого. На сцене актеры труппы выступали в одежде из белой парчи, а изображение дракона на халате царя вышили контрастными черными нитями. Оружие и знамена тоже сияли полированной белизной. По правилу белый цвет на дне рождения императора запрещался: придворные отказывались от нарядов с рукавами, открывающими белое белье – чтобы не накликать беду. Но Цыси желала своему приемному сыну недоброй судьбы. Только с его кончиной японцы остановили бы свои махинации с ним в качестве марионетки.
