Итак, по прошествии считаных дней после смерти мужа Цыси без лишнего шума добилась от регентов разрешения великому князю Гуну посетить охотничий домик и попрощаться со своим скончавшимся братом. Это противоречило распоряжению почившего в Бозе императора, однако запрет на приезд великого князя выглядел просто непристойным.
Сразу по приезде великий князь Гун бросился на пол перед гробом брата, и из глаз его хлынули потоки слез. Свидетели его рыданий признавали, что «никто больше не убивался так искренне, как это делал он». Присутствовавших в комнате людей он растрогал настолько, что те тоже стали утирать слезы.
Когда великий князь Гун проплакался и несколько успокоился, прибыл евнух с посланием от Цыси и императрицы Чжэнь, приглашавших его в дамскую часть дворца. Кое-кто из вельмож высказали возражение по поводу подобной встречи, обратив внимание на то, что согласно традиции братьям и невесткам категорически запрещалось общение, особенно в случае, когда невестка только что потеряла мужа (даже притом, что их разделяла обязательная ширма). Однако вдовствующие императрицы проявили настойчивость и посылали ему приглашения с все новыми евнухами. Великий князь Гун, одержимый соблюдением светских условностей, попросил регентов сопровождать его при этом визите. Однако дамы ответили решительным «нет!». Ему пришлось идти в одиночку, и вернулся он со встречи через два часа.
На этот раз аудиенция затянулась надолго, она продолжалась намного дольше, чем с кем-то еще из регентов. Причем регенты никакой тревоги из-за этого не почувствовали. Они поверили великому князю Гуну, который объяснил задержку тем, что ему потребовалось потратить слишком много времени на попытку убедить дам вернуться в Пекин как можно быстрее, а также заверить их в полной безопасности со стороны иностранцев. Регенты абсолютно верили в неподкупность великого князя Гуна, тем более никакого коварства от вдовствующих дам они не ждали, пребывая в расслабленном и благодушном настроении.
Уверенная в честности великого князя Цыси, как видно, не стала касаться темы дворцового переворота на первой же встрече с ним. Он поостерегся бы обсуждать нарушение торжественного волеизъявления скончавшегося совсем недавно императора. Похоже, во время той беседы великого князя Гуна удалось убедить в том, что их империю не следует полностью доверять заботам Совета регентов, у каждого из которых сложилась удручающе дурная репутация. Великий князь согласился найти в своем лагере кого-нибудь, кто будет ходатайствовать о привлечении вдовствующих императриц к процессу принятия решений, а также назначении «одного великого князя крови или нескольких таких великих князей для оказания помощи в ведении государственных дел». В таком ходатайстве имя великого князя Гуна упоминать никто не будет. Он откровенно пытался избежать появления подозрений, будто жаждет власти, хотя оснований претендовать на нее у него имелось больше чем достаточно.
Согласованное предложение тайно передали представителям лагеря великого князя Гуна в Пекине и писать упомянутое выше ходатайство поручили подчиненному чиновнику, занимавшему относительно низкое положение. Великий князь Гун боялся, что в Совете регентов заподозрят его участие в деле, когда увидят поступившее к ним ходатайство, поэтому он покинул охотничий домик до того, как его привез нарочный. Накануне отъезда в Пекин он еще раз увиделся с Цыси и императрицей Чжэнь. На этот раз речь шла о том, что им делать, если регенты отклонят поступившее им предложение?
Похоже, что великий князь Гун согласился на применение силы ради отстранения регентов от власти, но только в качестве крайней меры и только дождавшись какого-нибудь непростительного проступка с их стороны, после которого дворцовый переворот будет выглядеть правомерным. Великий князь очень трепетно относился к сохранению своей чести на высоте. Решение о его положении в обществе после переворота оставалось непринятым, что служит основанием для предположения о том, что великий князь Гун видел политический переворот в Китае делом далекого будущего, если его вообще кому-то дано совершить. И без новой инициативы со стороны Цыси ничего на самом деле не произошло бы. Как наши заговорщики и рассчитывали, полученное ходатайство регенты решительно отвергли на том основании, что последнюю волю императора нарушать нельзя, да к тому же никто не отменял железного правила: женщинам в политике делать нечего. Теперь Цыси должна была заставить регентов совершить непростительный поступок, чтобы великий князь Гун согласился отстранить их от дел. Они с императрицей Чжэнь решились на провокацию. С малолетним императором на руках они вызвали регентов и устроили им скандал по поводу полученного ими ходатайства. Мужчины разозлились и с презрением ответили, что, как регенты, они не должны держать ответ перед женщинами. Ребенок испугался поднявшегося шума и обмочил штанишки. После долгого спора Цыси сделала вид, будто смирилась с решением регентов. От имени малолетнего императора на ходатайство публично наложили запрет.
Однако Цыси выдумала тяжкое преступление, совершенное регентами, ведь они посмели повысить голос и вели себя неуважительно перед императором, причем испугали его. Ухватившись за данное событие, она собственноручно составила указ от имени сына с осуждением поведения регентов. На письме обнаружилось отсутствие у нее системного образования. Ее текст «украшали» ошибки и просторечные выражения, а также он в изобилии содержал не те иероглифы. Такого рода ошибки встречались сплошь и рядом. Цыси прекрасно сознавала свои слабости и в конце проекта указа приписала такие слова: «Прошу седьмого брата проверить текст для меня на предмет его грамотности».
Седьмым братом числился великий князь Цюнь, женатый на младшей сестре Цыси, лично подстроившей их брак. Теперь ему уже исполнилось двадцать лет, причем он получил полноценное классическое образование, начав обучаться с пяти лет, и умел составлять «монументальные сочинения и выразительные фразы». Так считал великий наставник Вэн, которому предстояло заняться просвещением двух императоров, ведь его собственную ученость все называли неоспоримой. Как прилежный ученик, этот великий князь по ночам погружался в труды классиков и, по его же собственным словам, видел в рассказах своих учителей «солнечное сияние в зимнюю пору». При этом он шел по пути к знаниям, «придерживаясь проторенной тропы на краю обрыва, не смея отклониться от нее ни на шаг». Такому человеку требовался поводырь, и Цыси взяла на себя его роль.
Великий князь Цюнь чувствовал себя опустошенным из-за поражения его империи от рук западных союзников, сожжения ими Старого летнего дворца и кончины своего брата по отцу. Перед бегством императорского двора из Пекина он призывал императора не покидать столицу и умолял его позволить ему возглавить китайские войска в борьбе с захватчиками. Брат, не желавший отправлять его на верную смерть, отверг такие призывы. Опечаленный своей неудачей пылкий великий князь обвинил советников брата в неадекватной реакции на события и мечтал им отомстить. Его первого после императрицы Чжэнь Цыси посвятила в свой замысел дворцового переворота.
Проект указа, составленный Цыси, передал великому князю Цюню евнух, пользовавшийся ее полным доверием. На следующий день он вернул исправленный текст, заканчивавшийся объявлением о роспуске Совета регентов. Исправленный текст в палаты Цыси принесла ее сестра, жена великого князя Цюня, а потом его зашили в складки одежды императрицы Чжэнь. В сопроводительном письме великий князь Цюнь обещал Цыси полнейшую поддержку. Ее готовность к практическим действиям он назвал «на самом деле большой удачей для нашей страны», пообещал не покидать ее, и пусть «будь что будет».
