По данному первому разделу записей в дневнике императорского наставника Вэна можно составить представление об обучении императора Гуансюя и самом императоре как ученике. В отличие от его двоюродного брата и ближайшего предшественника императора Тунчжи, у которого занятия с учителями вызывали ужас, Гуансюй явно получал от них удовольствие. В возрасте пяти лет, к удивлению Цыси, он каждый раз повторял «сидя, стоя, походя или лежа», а ведь это высказывание классика он не мог пока понимать. Такую одержимость учебой можно в известной мере оправдать его симпатией, сформировавшейся у Гуансюя к учителю Вэну. Мальчик хотел угодить этому пожилому человеку. Когда императору исполнилось шесть лет, Вэн отлучился на какое-то время, чтобы проследить за ремонтом его родовых склепов. В его отсутствие ребенок играл, как обычный мальчик, и не выполнял домашнего задания, оставленного ему наставником. Вэн приказал ему повторить несколько классических текстов двадцать раз каждый, чтобы выучить их наизусть, но Гуансюй прочитал их только лишь один раз. В день возвращения Вэна августейший ребенок бросился в объятия пожилого мужчины с криком: «Я так долго скучал по тебе!» После этого он сел за парту и начал повторять заданные тексты по двадцать раз каждый. Приглядывавший за императором евнух высказался так: «Я долгие годы не слышал этого звука!»
Располагая мощной тягой к знаниям и обладая прекрасной памятью, император Гуансюй стремительно опережал своих сверстников. Дневниковые записи императорского наставника Вэна, содержавшие всплески раздражения по поводу его предыдущего ученика, теперь пестрели одобрительными восклицаниями, такими как «Неплохо!», «Очень хорошо!», «Просто прекрасно» и «Великолепно!». К девяти годам юный император научился украшать веера каллиграфическим почерком, «которым он передавал настоящее художественное ощущение». Так его оценивал довольный наставник, сам считавшийся выдающимся каллиграфом. Уже в подростковом возрасте мальчик освоил написание «предельно беглой» поэзии и очерков на скорость, как будто зрелые мысли вылетали из его молодой головы «на крыльях».
Вся жизнь ребенка посвящалась его обучению, в том числе освоению маньчжурского, а также монгольского языков, хотя стержневым предметом оставалась китайская классика. С девяти лет он начал упражняться в чтении докладов чиновников и написании указаний на них красными чернилами. Для этой цели изготавливались вторые экземпляры некоторых докладов, чтобы он тренировал свои управленческие навыки. Так как в те дни в китайском языке отсутствовали знаки препинания, ребенку сначала приходилось делить подчас весьма длинные тексты на отдельные предложения, помечая каждую паузу красной точкой. Указания, которые он давал, выглядели разумными, хотя по понятным причинам их автор грешил общими соображениями. Иногда Цыси садилась с ним во время его упражнений, как родитель в наши дни наблюдает за выполнением домашнего задания своим ребенком. Одно донесение поступило от губернатора, попросившего образец каллиграфической надписи императора, которую намечалось вырезать на диске и прикрепить над входом в храм бога грома. Видимо, кто-то наблюдал появление этого бога, и испуганные местные жители истолковали его явление народу как приближение бурь, грозящих истреблением их посевов. Почтение императора, выраженное этому богу, могло бы утихомирить его гнев. Девятилетний правитель удовлетворил данную просьбу в ответе, явно почерпнутом из прочитанных им трудов мудрецов. Потом Цыси продемонстрировала ему, что он может составить распоряжение более конкретным образом, если добавит указание, что данный чиновник не должен просто рассчитывать на императорскую надпись с пожеланием обильного урожая и что бог обрадуется еще больше, если тот будет добросовестно исполнять свои обязанности.
На другом донесении, поступившем от хоуцзюэ Цзэна-младшего с предложением по поводу разрешения дипломатам низшего звена, находящимся в зарубежной командировке, приезжать домой в отпуск с оплатой из казны возникающих у них дополнительных расходов, тогдашний десятилетний император соответствующим образом изложил свое согласие. Цыси поведала ему свой принцип: «Главное дело состоит в подборе достойных исполнителей. Ну а если удалось их найти, никогда не скупись на погашение понесенных ими затрат».
В таких вот условиях из малолетнего императора Гуансюя усилиями вдовствующей императрицы, а также его императорского наставника пестовался мудрый правитель. К десяти годам ему уже иногда позволяли принимать челобитчиков. Когда у Цыси возникали недомогания, за ведение государственных дел брался сам Гуансюй, и мальчик обращался к чиновникам с такими вопросами: «Какие у нас виды на урожай в Хэнани? Дождей все еще не хватает? Мы в нашей столице тоже страдаем от засухи. Как же мы соскучились по настоящему дождю!» Толковый император должен был произносить именно такие речи. А императорский наставник Вэн чувствовал, что его труды «принесли достойные плоды, и он радовался им».
Взрослея, император Гуансюй подавал большие надежды на то, что из него получится образцовый конфуцианский монарх. От императорского наставника он научился презирать «личное богатство» (цай), а сам заявил, что предпочитает ему «бережливость» (цзянь), на что пожилой человек воскликнул: «Какая большая удача для всех под Небесами!» В своих очерках и стихах, а в архивах Запретного города в конвертах из желтого шелка их сохранились сотни, главным образом он сформулировал свои мысли о том, как стать достойным почтения императором. Он постоянно возвращался к теме «заботы о народе» (ай-минь). Описывая свет луны над дворцовым озером, юный император вспоминал о далеких голодающих селянах, которым доставался тот же свет луны, только вот его упоения от любования этим светом они испытывать не могли. Летом, наслаждаясь прохладой открытой беседки и фруктами, обложенными льдом, в своих стихах он описывал ощущение жалости к земледельцам, усердно трудящимся под палящим солнцем. А зимой, слушая завывание студеных ветров в нагретом дворце около позолоченной жаровни с тлеющим древесным углем, проваливаясь в дрему, он представлял себе, как такой ветер сечет «десятки тысяч семей в убогих фанзах».
Его настроения и используемый для их выражения язык в точности соответствовали форме, выработанной за сотни лет для достойного конфуцианского императора. И тем не менее, при всей своей озабоченности по поводу затронутых им тем, юный император не сказал ни слова о том, как исправить жизнь народа с помощью современных средств. В своих письменных произведениях он нигде не удосужился упомянуть об отраслях промышленности, внешней торговле или дипломатии. Развитие юного ума императора застряло где-то в древности.
Воспитанный в духе конфуцианской чистоты и строгости нравов, развлечение он считал делом греховным. Свои свободные дни он проводил в классной комнате, и дни рождения тоже. На его восьмой день рождения при дворе на протяжении нескольких дней ставили оперы. Каждый день он на непродолжительное время появлялся перед придворными и снова возвращался к учебе. Он отличался всеми качествами прилежного ученика, и к тому же Вэн прививал ему равнодушие к опере за наигранность ее сюжетов и простоту мелодий, которые он называл «мещанскими». К удовольствию наставника, его подопечный признался, что считает ее развлечением для прислуги, а сам предпочитает «утонченные звуки колоколов и барабанов». То есть величественную (если не монотонную) старинную музыку, предназначенную не для услады слуха, а для сопровождения размышлений и обрядов, одобренных Конфуцием.
