Когда Цыси прочла доводы Ли Бинхэна, сразу стало понятно: с воплощением мечты стоит повременить. Так как она отозвала свой запрос, император переправил прошение губернатора Шаньдуна в министерство по налогам для повторного рассмотрения, и чиновники этого министерства за милую душу отменили пресловутую «схему генерального инспектора». В правительстве все постарались отмахнуться от авторства данной схемы и козлом отпущения назначили Роберта Харта. Главного противника плана Цыси губернатора Ли Бинхэна повысили в звании до наместника императора. Развалины Старого летнего дворца остались развалинами.
* * *
В любом случае предание Цыси удовольствиям длилось недолго. Самый ужасный для нее вариант развития событий, предельно красноречиво сформулированный наместником Чжан Чжидуном, когда он возражал по поводу подписания Симоносекского договора, стал реальностью в конце 1897 года. Власти европейских держав, питавшие к Китаю презрение и вынашивавшие в его отношении захватнические планы, затеяли шумную кампанию по подготовке вооруженного отчуждения территорий империи. Немцы потребовали залив Цзяочжоу в провинции Шаньдун с его портом Циндао для базирования военного флота. И в обоснование своей претензии на такую награду они приводили свои заслуги в выдворении японцев с Ляодунского полуострова. Когда в Пекине неоднократно отвергли такое требование, кайзер Вильгельм II решил продемонстрировать «немножко силы». Немецкие боевые корабли курсировали вдоль китайского побережья в поисках, как сам кайзер это назвал, «удобного шанса и предлога». Ждать его пришлось недолго. 1 ноября в деревне на территории провинции Шаньдун погибли два немецких миссионера. Губернатор Ли Бинхэн без промедления занялся поиском убийц, а кайзер возрадовался: «Тем самым эти китайцы наконец-то обеспечили нам основания и устроили «инцидент», которого [немцы] так долго ждали». Немецкий флот, уже готовый к действию, прибыл в Циндао, и его командующий предоставил китайскому гарнизону двое суток, чтобы покинуть этот порт.
Как только император Гуансюй получил такой ультиматум, он, испугавшись вооруженного вторжения немцев, повел себя как трусливый заяц и отбил телеграмму губернатору Ли Бинхэну, «запретив малейшее сопротивление» с применением вооруженных сил, которое тот в раже предложил. В своей следующей телеграмме император заявил: «Не важно, насколько вызывающе ведет себя враг, наш двор совершенно не склонен к войне». Если верить императорскому наставнику Вэну: «Его величество настаивал на двух словах: «никакой войны» [бу чжань]». Цыси обо всем сообщили только после отправки телеграфных указаний императора, когда донесения и постановления по ним великий князь Гун лично доставил в Летний дворец. Вернувшись в Запретный город, великий князь с большим облегчением сообщил членам Верховного совета, что вдовствующая императрица «согласилась с ними». Требования немцев китайцы выполнили более или менее в полном объеме, причем великий князь Гун выступал с позиции «да – по всем пунктам», только чтобы немецкие солдаты, занявшие порт Циндао, поскорее покинули Китай. Немцы выдвинули свои требования в предельно грубом тоне: «Если вы не уступите, мы развяжем войну». Одно из требований касалось губернатора Ли Бинхэна: «разжаловать и лишить права находиться на государственной службе». Губернатора, поощренного по службе после критики плана Цыси по восстановлению Старого летнего дворца, теперь гнали со службы какие-то немцы! После такой личной трагедии он превратился в последовательного противника Запада, и в скором времени ему предстоит выступить в роли самого преданного сторонника ксенофобских «боксеров» – ихэтуаней. Когда «боксерское движение» привело к вторжению западных армий, он добровольно возглавил вооруженный отряд, чтобы воевать с ним, а после разгрома этого отряда покончил с собой.
Немцы приобрели стратегический порт Циндао
[33]
и его бухту «на принципе аренды во временное пользование сроком на 99 лет». Соответствующую конвенцию подписали в Берлине 6 марта 1898 года боцзюэ Ли и императорский наставник Вэн. К тому времени этот боцзюэ играл роль традиционного козла отпущения, назначаемого подписывать все, что обещало дурную репутацию. Императорского наставника во внешнеполитическое ведомство назначили по настоянию великого князя Гуна, которому нужен был человек, отличавшийся безудержной бравадой на словах, чтобы разделить его долю вины за подписание договоров, означавших «распродажу своей страны». Императорский наставник заметил, что, когда немецкий представитель потребовал подпись великого князя Гуна, тот спокойно показал пальцем на наставника. Он чувствовал горький стыд за свою роль в сдаче Циндао «смердящим бестиям», терзая себя мыслью о том, что теперь он «войдет в историю как уголовник».
Невзирая на то что в последних событиях Цыси никакой роли не сыграла, а всего лишь приняла все как свершившийся факт, ее поведение можно назвать необычайно умиротворяющим. Вэн с благодарностью записал в своем дневнике, что, когда члены Верховного совета укоряли сами себя за неудовлетворительную работу, «вдовствующая императрица успокаивала нас самыми добрыми словами, и она сказала, что прекрасно понимает наши трудности». Она только что выразила свое огорчение по поводу того, что Китай оказался в таком бедственном положении.
Государственные дела шли чем дальше, тем хуже. После немцев настала очередь русских. Через неделю после того, как немцы ворвались в Циндао, русские корабли прибыли в Порт-Артур, расположенный на крайней оконечности Ляодунского полуострова.
Россия присоединилась к тем державам, которые заставили японцев покинуть этот полуостров. Как оказалось, только затем, чтобы теперь потребовать данный порт для себя. «Если немцы обосновались в Циндао, Порт-Артур должен принадлежать России», – сказали русские. Граф Витте, представлявший интересы России на переговорах по тайной сделке с китайцами год назад, расценил поведение властей своей страны как «вершину вероломства и предательства». Тем не менее он сделал все, что мог, для достижения поставленной цели. Когда в Пекине стали отвергать выдвинутое требование, и из России пригрозили войной, Сергей Юльевич Витте предложил подкупить китайских представителей – Ли Хунчжана и учтивого дипломата Чжан Иньхуаня. (Сэр Иньхуань в предыдущем году находился в качестве представителя Китая на бриллиантовом юбилее королевы Виктории, и по этому случаю его произвели в рыцари, таким образом он стал первым китайским чиновником, удостоившимся британского дворянского звания.) Согласно русским документам, им предложили по полмиллиона лянов серебром каждому, и оба такую взятку приняли. Русские к тому же хотели подкупить императорского наставника Вэна, однако этот благородный приверженец традиций от каких-либо тайных встреч с ними отказался.
Ли Хунчжан получил свои полмиллиона в собственные руки и «выразил удовлетворение» на следующий день 27 марта 1898 года, когда отписал русским Порт-Артур – в аренду на 25 лет. На самом деле взял бы он деньги или нет, на результат это никак не повлияло бы. Сопротивление Пекина на словах русские тут же сломали бы одной только угрозой войны, а войну император Гуансюй готов был предотвратить любой ценой. При дворе вельможам оставалось разве что всем вместе рыдать; «Какое тягостное зрелище!» – сокрушался Вэн. Ли Хунчжан тоже знал свое предназначение как штатного козла отпущения. Во время аудиенции за несколько дней до подписания договора император уже возложил всю вину на него, когда выговаривал боцзюэ: «Теперь у нас эта беда с Россией. Что случилось с тайным вашим договором прошлого года?» Боцзюэ было нечего ответить или сделать, только лежать распростершись и чуть дыша. Позже, когда император подал ему знак выйти, Ли Хунчжан не мог подняться, и его подняли слуги. Он с трудом приходил в себя, восстанавливая дыхание, а потом побрел прочь. После такого обращения боцзюэ мог подумать, что деньги он все-таки заслужил. Общий строй его мысли можно представить по словам, которые он сказал сэру Иньхуаню, когда тот сетовал по поводу назначения его должностным лицом, которому поручено подписать соглашение, грозящее доброй репутации: «Втопчут в грязь не только нас с вами. Мы все [империя целиком] вместе тонем в болоте». На тот момент сэр Иньхуань взял всего лишь 10,6 тысячи лянов, сказав русским, что его уже все упрекают в мздоимстве. Он сказал, что ему надо бы подождать, пока буря уляжется.
