– А что надо делать?
– В голубом вагоне
[9]
, в седьмом купе, дамочка одна едет. Как только она с кавалером своим смоется, я ее дверь тебе отворю, а ты в ее вещичках и пошаришь. Принесешь мне все драгоценности и деньги. Больше ничего не бери. Вот тогда лахман и получишь. Сам бы залез, да не мой это огород. Нельзя мне. А ты простой фраер, с тебя спросу нет. Если откажешься, я прямо здесь скотинку-то и освежую
[10]
, – хохотнул картежник, и тяжелым смрадом пахнуло в лицо из его гнилого рта.
– Я согласен, – другого выбора в тот день у меня не было.
2
«Ну и вагончик, что ни купе, то ювелирная лавка. Если выгорит, все как задумал, то в Ставрополе можно будет зависнуть надолго. Номер сниму в «Европе». А вечером к Фатиме отмокать поеду. Лучше, чем у нее, девок в этой дыре не найти. Есть там одна «шансонетка с гарниром», говорят, в Смольном институте благородных девиц училась, а теперь вот с желтым билетом ходит. Настоящая футы-нуты мадама. Глядишь, теперь и на нее барашек
[11]
насобираю. А если подфартит с этой наховиркой
[12]
, тогда вообще – я пан барон – держите вожжи!.. Таких колье встречать мне еще не приходилось. Там одних сверкальцев
[13]
на сто попугаев
[14]
. Главное, выждать, как эта фрикаделька расфуфыренная, из седьмого купе, без стекляшки выйдет. С проводниками все схвачено. Таких вешеров
[15]
, как я, на Южной Цапле
[16]
всего пятеро. «Витька-портмоне» уже не в счет. Он мойщиком
[17]
был. Да на эту Пасху хотел на мопса взять
[18]
и не рассчитал, офицерик нервный попался, спьяну шпеером
[19]
его и продырявил. Правда, тут смотрю, соседей хватает. В желтом вагоне
[20]
приметил, как мельник
[21]
пижона молодого на замануху взял
[22]
. За пару часов спустят пациента
[23]
– к гадалке не ходи. Попал студент в переделку. У всех своя работа. Главное, не лезть на чужой выпас: я вагоны чищу – они карманы. Всем железо ковать
[24]
надо», – покуривая в тамбуре вагона папироску фабрики Богданова, предавался сладким, как патока, мечтам неприметный человек лет тридцати в черных юфтевых сапогах с заправленными в голенища брюками.
3
За окнами вагона-ресторана мелькали картинки небогатой деревенской российской жизни. Кадры менялись и уходили в вечность, чтобы уже никогда не повториться вновь. «Жизнь, к сожалению, не кинематограф, и пленку заново не прокрутишь», – глубокомысленные рассуждения почему-то всегда навещали Ардашева во время железнодорожных поездок из Москвы.
Это происходило, наверное, потому, что из вагонного окна Россия-матушка видна как на ладони, и каждый пассажир чувствует себя не участником всего происходящего, а неким сторонним наблюдателем. А созерцание всегда располагает к философии.
Выработанная годами привычка докапываться до истоков появления тех или иных мыслей позволяла легко управлять настроением и отвлекаться от невеселых раздумий. «Нет, что ни говорите, – мысленно рассуждал Ардашев, – а в путешествиях по железной дороге есть одно неоценимое преимущество, нежели в плавании по морю, – возможность покупать свежие продукты на станциях, а не довольствоваться содержимым из кладовых запасов. Разве можно приготовить, к примеру, марешаль из замороженных в леднике рябчиков? Ну, какой, скажите, будет вкус у такого блюда? Трюфеля и раковые шейки в оттаявшем мясе совсем потеряются и сольются со вкусом дичи, как и шампиньоны в белом соусе. Вкусовые рецепторы притупятся, и ощущения станут слабее», – убеждал себя Клим Пантелеевич, аккуратно разделяя ножом маленькие розовые кусочки нежного кушанья. Телятина в поданном блюде, и впрямь, была отменная, а подливка с легким оттенком мадеры придавала ему едва заметную пикантность.
– Что еще желаете-с? – вышколенный лакей услужливо, слегка склонив голову, ждал ответа.
– Кофе по-арабски, любезный, и не забудьте стакан холодной воды, – распорядился адвокат.
Еще со времени восточных командировок, предыдущей, полной приключений и опасности жизни, у коллежского советника Министерства иностранных дел и осталась старая привычка запивать крепкий, трижды доведенный до кипения напиток водой. Это желание всегда удивляло здешних официантов.
По правде сказать, в России кофе правильно подавать не умели, главным образом, из-за спешки. В Турции его обычно готовили в джезве и доводили до готовности, поставив на раскаленный морской песок, а, например, в Тунисе варили поочередно в нескольких медных чайничках разного размера и обязательно на очень маленьком огне, что позволяло эфирным маслам отдавать напитку насыщенный аромат зерен. Дома Клим Пантелеевич сам с превеликим удовольствием угощал гостей отменным кофе по-восточному. Лучшим считал мелкий помол фабрики Абрикосова, особенно ливийский сорт.
Неспешную череду мыслей нарушил звонкий смех за столиком напротив. Брюнетка лет сорока с радостью принимала ухаживания молодого военного и заразительно смеялась над каждой шуткой офицера. Обручальное кольцо говорило о замужестве. Глубокое декольте подчеркивало не только завидные врожденные прелести, но и колье, усыпанное крупными брильянтами. Предполагаемая стоимость украшений позволяла сделать вывод о заметном общественном статусе мужа. А то, с какой легкостью она поддавалась на заигрывания, наводило на мысль о вероятной обделенности супружеским вниманием и лаской. Судя по тому, что женщина не боялась встретить в поезде общих знакомых, она была москвичкой и, скорее всего, ехала к родственникам в провинцию. Да и говор был не южнорусский. «До Ставрополя почти двое суток, и у поручика есть шанс добавить в копилку своих сердечных побед и эту мать благородного семейства», – усмехнувшись, подумал Ардашев.
