– Здесь этого хватает, – сказал Оп-девять. – Просто мы очень толково все замаскировали, чтобы было похоже на старую школу и больничную палату.
– Это вы типа пошутили? Доказываете, что у вас есть чувство юмора?
Мы вошли в лифт. В тот момент мы находились на «LL56». Оп-девять нажал на кнопку «S»
[22]
, и лифт пошел вверх. Но по моим ощущениям, он не пошел, а прямо взмыл, как я догадался, на пятьдесят шесть этажей.
– И логотип, – сказал я.
– Логотип?
– Ну да. АМПНА. У любой крупной шпионской организации… ладно, даже у маленькой есть свой логотип. А где ваш? Я не видел в конференц-зале ни одного – их вообще нигде не видать.
– У нас нет логотипа.
– Это почему?
– А зачем он нам?
– Без логотипа, конечно, можно обойтись, но он просто есть, и все.
– Как имя.
Двери лифта открылись в какую-то каморку размером с платяной шкаф. Выйдя из кабины, я понял, что это он и есть. Двери разъехались как раз перед висящими на плечиках зимними пальто. Оп-девять раздвинул их, толкнул дверцу шкафа, и мы шагнули в маленькую, бедно обставленную комнату.
Пожилая пара сидела на старом диване и смотрела телевизор с крохотным, величиной с почтовую марку, экраном. Когда мы вышли из шкафа, чета не обернулась и даже не пошевелилась. Нас будто не было вообще. В этой маленькой гостиной было довольно холодно, и я подумал: какая это, наверное, паршивая для супершпиона работа – целыми днями, закутавшись в старые шмотки, сидеть перед телевизором и прикрывать тех, кто идет на действительно интересное задание. Может, такие дежурят по очереди?
Мы вышли из дома. Перед нами была белая земля, над головой – низкое, затянутое серыми тучами небо. Несколько обшитых вагонкой строений утопали в глубоких сугробах, а земля за ними была совершенно ровной – настоящая снежная пустыня, насколько хватает глаз.
– Где мы? – спросил я, натягивая капюшон на свою чересчур лохматую для богатого студента голову.
На этой зимней пустоши было совершенно негде укрыться от ветра, который оказался таким холодным, что у меня сопли замерзли.
– У входа в штаб-квартиру, – ответил Оп-девять.
Это, конечно, никакой не ответ, но чего еще от него ожидать? В конце замерзшей подъездной дорожки стоял черный «лендровер». Крупный мужчина открыл заднюю дверь, и я первым забрался в машину.
Ехали мы минут тридцать. Сначала по узким улочкам между маленькими домами, потом вырулили на дорогу пошире и набрали скорость, которую я счел слишком большой для такой погоды. Я посмотрел в окно и увидел сверкающие в черных тучах молнии.
На окраине города компания ребятишек играла в соккер на ледяном поле, и это, конечно, добавляло игре неожиданностей. Я еще вспомню их, когда окажусь, как выразился в письме отец, на грани безумия и отчаяния.
Я повернулся к Оп-девять:
– Мне тут внезапно пришла в голову одна теория, что вся эта история с Печатями, демонами и АМПНА – просто сон. В кино и книжках часто закручивают такой сюжет. Ну знаете, когда с главным героем происходит всякая чертовщина, а потом он просыпается и понимает, что ничего этого не было.
Оп-девять посмотрел на меня, но ничего не сказал.
– Это только теория, – повторил я.
К этому моменту дети и футбольное поле, которое без разметки претендовало на весь белый свет, остались далеко позади. Перед нами было только серое небо, белая земля и черная лента шоссе.
– Если вы – Оперативник-девять, то что случилось с первыми восьмью? – спросил я.
– Девятка не является порядковым номером.
– Я не математический гений, но думаю, что «девять» – это все-таки числительное.
– Это номер раздела в Уставе АМПНА.
– Дайте-ка угадаю. Девятый раздел.
Оп-девять кивнул.
– И что это за раздел?
– Я не могу сказать.
– А если скажете, то…
– Мне придется тебя убить.
– По-моему, мы с вами уже работаем в паре. Устанавливаем раппорт
[23]
. А вам приходилось это делать? Я имею в виду – убивать.
– Только однажды. В Абхазии.
– Абхазия. Эшли говорила, что вы были в Абхазии. И что там произошло? Или об этом тоже не можете рассказать?
– Мне нельзя.
– Секретная информация?
– Болезненная.
– Тогда, наверно, лучше снять камень с души. Да укрепить наши отношения, раз уж мы теперь напарники и вообще.
– Мне незачем снимать этот камень с души.
– И мы не напарники. Так вы хотели закончить?
– Я собирался сказать, что абхазская история из тех, которые, может быть, и хочется услышать, но потом об этом жалеешь.
– Я справлюсь. Я крепче, чем кажется.
– О, ты не только крепче, Альфред Кропп, у тебя есть еще масса других качеств.
– Наверно, вы говорите об истории с Ланселотом и о том, что Бернард Сэмсон – мой отец. Но дело в том, что все это не моя заслуга. Мне все это даром досталось, я ничего не делал.
Оп-девять откинул назад голову и закрыл глаза. Веки у него были пепельно-серые. С виду он был самым некрасивым человеком из всех, кого я встречал, – длинные мочки, обвисшие щеки и глаза с опущенными уголками, из-за чего я часто сравнивал его с охотничьим псом. Но мое правило – никогда не судить о человеке по его внешности.
– Падре, – тихо позвал я, а потом произнес уже громче: – Там, в пустыне, вы окропили нас святой водой, а потом Майк назвал вас «падре»…
– Я был священником… когда-то, – не открывая глаз, ответил Оп-девять.
– А что случилось?
– Церковь не устраивали мои специфические богословские взгляды.
– Это меня не удивляет, – кивнул я. – Ведь в наше время даже Церковь не верит в демонов.
Оп-девять ничего на это не сказал, и я продолжил:
– Так вот, святая вода, вся эта латынь и молитвы… Я не был в церкви со смерти мамы. Как вы думаете, Оп-девять… то есть святой отец…
– Не называй меня так, Кропп.
– Хорошо, а как мне вас тогда называть?
– Оперативник номер девять.
– Нет, как вас по-настоящему зовут?
– По обстоятельствам.
