– Альфред.
Я замер на месте. Я знал этот голос. Пусть я не слышал его очень давно, но это был первый голос в моей жизни, и я сразу его узнал.
Это обман. Я понимал, что это такая уловка, а Оп-девять все еще находится в доме, и его единственная надежда на спасение – Альфред Кропп и его способность сосредоточиться, но все равно обернулся. Наверно, это надежда заставила меня обернуться. Они и ее способны использовать во вред.
Кровать уже не была пустой.
– О, перестань, – сказал я личности, лежавшей на ней. – Это нечестно.
– Присядь, Альфред, – ответила мама. – Нам надо поговорить.
– Не буду я присаживаться. Мне надо найти Оп-девять.
– Такого человека не существует. Не глупи и сядь.
– Если такого человека не существует, то откуда у меня вот это? – Я показал ей CW3XD. Рука у меня дрожала.
– Ты знаешь откуда, Альфред.
Я опустил пистолет. Конечно, из этой ситуации имелся разумный выход, но чем дольше я ее слушал, тем труднее было на него решиться. Разве нормальный человек снесет родной матери голову?
Я трудно сглотнул.
– Сейчас ты скажешь, что я сплю…
– Да, ты спишь.
– И все, что было, – просто страшный сон.
– Да, так и есть, Альфред. Ты заснул, сидя вот на этом стуле.
– И мне на самом деле двенадцать лет, а ты все еще жива.
– Да, мой дорогой, все так и есть.
У нее на глазах заблестели слезы, и я отвернулся. Я всегда отворачивался, когда она плакала. Не мог на это смотреть.
– Это жестоко. Это очень жестоко, – прошептал я. – Запредельно.
Я сел на стул возле ее кровати и уперся локтями в колени. CW3XD свисал из моей безвольной руки.
– Альфред, у тебя никого нет, кроме меня.
– Прекрати.
– Никого на свете. Конечно, ты мечтаешь стать героем, рыцарем, который примчится на белом коне и спасет меня от смерти. Но ты ведь знаешь, малыш, что так не бывает? Священные мечи и дьявольские садовые гномы. Ты же знаешь, Альфред, что ничего подобного не бывает.
Я кивнул.
– Твой отец не был ни магнатом, ни последним сыном Ланселота. Он был дальнобойщиком с большой головой, и звали его Герман.
– Мой папа… был дальнобойщиком?
– Арбузы возил. Согласись, что это правдоподобнее, чем все твои сны?
– Кто бы спорил.
– И разве ты этого не хочешь, Альфред? Чтобы все происходящее получило разумное объяснение?
Я поднял голову и посмотрел на нее. Все то же худое, как у скелета, лицо, те же провалившиеся глаза, пожелтевшая кожа и тонкие серые губы. Все как четыре года назад (если это было четыре года назад). Это была и мама, и не мама.
– Так что же мне делать? – спросил я.
– Проснуться, милый. Больше ничего. Просто проснись.
Она улыбнулась, и это была ее улыбка, мамина.
– Это неправильно, – пробормотал я. – Это нечестно. Если у меня нет никого, кроме тебя, то почему ты меня бросила? Мне очень плохо одному… Я больше не хочу быть один!
– Я знаю, Альфред, я знаю, – проговорила она сквозь слезы. – Но ты должен быть сильным. Ты нужен мне. Мы с тобой одни на всем белом свете. Малыш, ради меня, будь сильным.
– Хорошо, мама, – кивнул я. – Хорошо. Я постараюсь… Я смогу…
– Тогда проснись, Альфред.
– Как? Как мне это сделать? Как проснуться?
– Смотри.
Она показала на дверь. Я выбил эту дверь, то есть я помнил, как ударом ноги сорвал ее с петель, но теперь она была на месте и при этом закрыта. А на полу, привалившись к ней спиной, сидел Оп-девять. Он уронил голову на грудь, и я не видел его лица.
– Это все сны, – прошептала мама. – И самые страшные мы видим перед пробуждением.
– Не понимаю, – сказал я.
Но на самом деле понял. Я встал со стула и подошел к Оп-девять. Грудь у него поднималась и опускалась – он был жив.
– Ты должен выбрать, Альфред, – произнесла позади меня мама. Голос был грустный и звучал как бы издалека. – Между сном и явью. Я знаю, что ты не хочешь просыпаться. Ведь ты столкнешься с реальностью, то есть тебе придется смириться с тем, что я, возможно, умерла. Но ты нужен мне. Сейчас. Пожалуйста, Альфред, сынок, не бросай меня. Проснись и будь со мной.
Я поднял CW3XD, который не существовал в реальности, и прицелился в лоб оперативнику АМПНА – не соблюдающему протокол агенту, которого тоже не существовало. Это не убийство. Его же нет? И остального тоже нет. А я – двенадцатилетний мальчишка, который никак не может смириться с тем, что его мама умирает. Хватит уже валять дурака. Пора проснуться.
– Ну же, чего ты ждешь, Альфред? – довольно резко спросила она.
– Того, что придется сделать, – прошептал я и, глубоко вдохнув, развернулся и нацелил взрыватель демонов в мамино лицо. – Это же сон. Если все понарошку, то никакого вреда от этого не будет.
И я нажал на спуск.
39
Крови не было. Только ослепительная вспышка, рой белых и оранжевых искр с вкраплениями черных точек. Огромное искаженное лицо вырвалось из огненного шара и, увеличиваясь в размерах, полетело ко мне. Оно разинуло черную пасть, словно готовясь проглотить меня, и в голове раздался оглушительный рык: «Тебе от нас не уйти! Мы уже внутри тебя!»
Я рывком поднял Оп-девять на ноги и закинул его руку себе на плечо. Он застонал. Я вытащил его в коридор и чуть повернул корпус, чтобы целиться из CW3XD в больничную палату. Вот только никакой палаты уже не было, она превратилась в вихрь из вращающихся огненных колес. Что это было, я так и не понял.
По пути к лестнице мне пришлось остановиться. На нас покатилась волна черных извивающихся тварей величиной с мой кулак.
Скорпионы. Миллионы скорпионов с подрагивающими трехдюймовыми хвостами налетели на нас и полезли по щиколоткам к коленям. Я поволок Оп-девять через лавину этих мерзких членистоногих. Жала прокалывали брюки, и больно было ужасно, но я твердил себе, что они ненастоящие и, если не терять головы, мы обязательно выберемся.
Потом лавина расступилась, и скорпионы разбежались по щелям. Мы были уже на полпути к лестнице, и тут стены начали прогибаться. Они словно таяли, а на волнистой штукатурке проступили лица. Я увидел маму и Бернарда Сэмсона, дядю Фаррела и лорда Беннасио – всех, кто умер по моей вине. Они молчали, но в их глазах стояли печаль и боль преданных. Я опустил голову и продолжил путь.
Когда мы добрались до лестницы, оказалось, что ступенек больше нет. Мы стояли на краю черной бездны, и вниз, как струйки воды, утекал свет, а сзади на нас надвигалось что-то очень горячее. Волосы на затылке начали тлеть, во рту появился едкий привкус гари. Я со всей силы встряхнул Оп-девять и крикнул ему в ухо:
