Некоторые реформы, которые провел Эрдоган, оказались положительными. Руководствуясь перспективами потенциального членства в ЕС (которое до сих пор остается вне ее досягаемости), Турция упразднила суды государственной безопасности, внесла поправки в Уголовный кодекс, расширила право на помощь адвоката и ослабила ограничения на преподавание и вещание на курдском языке. Эрдоган также объявил о намерении придерживаться во внешней политике курса, который получил название «Стратегическая глубина»
[54]
. Инициатива разрешить прежние региональные конфликты и занять более активную позицию на Ближнем Востоке была поддержана Ахметом Давутоглу, одним из советников Эрдогана, который позже стал министром иностранных дел. Название политического курса звучало весьма привлекательно, а его суть была вполне конструктивной. Однако, с другой стороны, такая политика привела Турцию к совершенно неадекватному дипломатическому соглашению со своим соседом, Ираном, который ничего не делал для того, чтобы рассеять опасения международного сообщества относительно ядерной программы Тегерана.
Несмотря на позитивные сдвиги, которые произошли под руководством Эрдогана, подход его правительства к политическим соперникам и средствам массовой информации вызывал все более сильную озабоченность, даже тревогу. Сокращение возможностей для общественного инакомыслия вызывало все больше вопросов о направлении, которое избрал Эрдоган для движения страны, и о его реальной приверженности демократическим принципам. Его политические противники высказывали подозрения, что его конечной целью являлось превращение Турции в исламское государство, где не будет места для инакомыслия, и некоторые его действия только усиливали эти подозрения. Правительство Эрдогана пугающе часто приговаривало журналистов к тюремному заключению и принимало жесткие меры по отношению к участникам протестных акций, которые были не согласны с некоторыми правительственными решениями во время его второго и третьего сроков нахождения у власти. Коррупция оставалась серьезной проблемой, и правительство было не в состоянии идти в ногу с быстрорастущими ожиданиями граждан среднего класса.
Религиозные и культурные вопросы были особенно актуальны в стране, где ислам и секуляризм сосуществовали в хрупком равновесии, поэтому различные религиозные традиции иногда ощущали на себе некоторые притеснения. За эти годы я познакомилась с патриархом Греческой православной церкви, его святейшеством Вселенским патриархом Варфоломеем, и я уважала его искреннюю приверженность межконфессиональному диалогу и религиозной свободе. Патриарх Варфоломей рассматривал Эрдогана в качестве конструктивного партнера, но церковь все еще ждала от правительства возвращения изъятого церковного имущества и разрешения вновь открыть Халкинскую богословскую школу, которая была закрыта много лет назад
[55]
. Я поддержала инициативу патриарха и направила ряд прошений о возобновлении работы этого религиозного учебного заведения, которое, к немалому моему сожалению, все еще не работает.
Когда Эрдоган говорил о наделении студенток правом носить хиджабы в университете, некоторые видели в этом шаг вперед к свободе вероисповедания и обеспечения права женщины самой выбирать свою судьбу. Другие же расценили это как удар по секуляризму, признак неукротимо наступающей теократии, которая в конечном итоге грозит ограничить права женщин. Во-первых, это свидетельствует о глубоких противоречиях в Турции XXI века. Во-вторых, говорит о том, что обе точки зрения могут оказаться верными. Сам Эрдоган очень гордился своими дочерями, которые имели высшее образование, но при этом носили платки. Он спрашивал моего совета насчет одной из них, которая хотела поступать в аспирантуру в Соединенных Штатах.
Я часами беседовала с Эрдоганом, часто в сопровождении только Давутоглу, который в таком случае был нашим переводчиком. Давутоглу — энергичный, хорошо образованный дипломат и политик. Его планы по возвращению Турции звания державы мирового значения нашли горячий отклик у Эрдогана. Стиль его руководства совмещал в себе просвещенность и азарт, и у нас сложились продуктивные и доброжелательные рабочие отношения, которые, несмотря на многочисленные испытания, еще ни разу не дали трещину.
В течение тех четырех лет, когда я находилась на посту госсекретаря США, Турция показала себя важным, но порой обескураживающим партнером. Иногда мы приходили к общему решению (необходимость тесного взаимодействия по Афганистану, борьбы с терроризмом, совместных усилий на сирийском направлении и по другим вопросам), иногда же наши мнения расходились (например, по проблеме иранской ядерной программы).
Президенту Обаме и мне пришлось потратить достаточно много времени, уделяя особое внимание стабилизации наших отношений, но внешние события, особенно повышенная напряженность в отношениях с Израилем, создавали новые проблемы. В этой связи противоречия внутри страны продолжали накаляться. В 2013 году в Турции вспыхнули массовые протесты против все более усиливающегося деспотического характера руководства Эрдогана, которые повлекли за собой широкомасштабное антикоррупционное расследование, нацеленное против некоторых его министров. На момент написания моей книги, несмотря на рост авторитаризма, поддержка Эрдогана в более консервативных районах Турции была по-прежнему весьма ощутима. Будущее Турции пока очень неопределенно. Однако очевидно то, что Турция будет и дальше играть значительную роль как на Ближнем Востоке, так и в Европе. И состояние наших отношений будет по-прежнему иметь важнейшее значение для Соединенных Штатов.
* * *
Политический курс «Стратегическая глубина» был весьма амбициозным проектом, особенно потому, что Турция была втянута в целый ряд застарелых конфликтов со своими соседями. Во-первых, это была ожесточенная конфронтация с Грецией по поводу средиземноморского островного государства Кипр, которая затянулась на долгие десятилетия. Во-вторых, эмоционально напряженный конфликт с Арменией, небольшой, не имеющей выхода к морю бывшей советской республикой на Кавказе к востоку от Турции. Эти два ярких примера подтверждают тот факт, как старая вражда может сдерживать продвижение вперед.
Турция и Армения никогда не имели официальных дипломатических отношений после того, как Армения после распада Советского Союза стала независимым государством. Напряженность усилилась еще больше после вступления Армении в 1990-х годах в войну с союзником Турции — Азербайджаном. Поводом явилась спорная полоска земли под названием Нагорный Карабах. Этот конфликт до сих пор периодически обостряется и порождает военные действия на границе.
Такое противостояние, которое можно наблюдать между Турцией, Арменией и Нагорным Карабахом, иногда называют «замороженным конфликтом», потому что оно длится на протяжении многих лет и надежды на его мирное разрешение фактически нет. Когда я оглядывалась назад на все те проблемы, с которыми мы столкнулись в Европе и по всему миру, появлялось заманчивое желание просто игнорировать их как неразрешимые. Но каждый из этих конфликтов имел более широкие стратегические последствия. Например, конфликт на Кавказе представлял собой серьезную угрозу для наших планов относительно среднеазиатского газопровода на европейские рынки с целью уменьшения зависимости Европы от российских энергетических ресурсов. В совокупности эти конфликты создавали преграду на пути Европы к тому светлому будущему, которое мы пытались помочь ей построить. Я надеялась на то, что политический курс Турции «Стратегическая глубина» обеспечит возможность начать диалог по некоторым из этих «замороженных конфликтов» (а возможно, даже приведет к их разрешению). В этой связи я поручила своему помощнику по делам Европы и Евразии Филу Гордону подумать над тем, что мы могли бы сделать.
