Луис смотрел в свою чашку с кофе, а рядом плакала его жена, которую никто не утешил.
После минутной заминки — если смотреть по часам, прошло совсем мало времени, но Луису показалось, что целая вечность, — Стив приобнял Рэйчел за плечи. Он смотрел на Луиса укоризненно и сердито. Луис повернулся к Джаду, но тот сидел, опустив взгляд, словно ему было стыдно. Ждать помощи не приходилось.
37
— Я знал, что случится нечто подобное, — сказал Ирвин Гольдман. С этих слов все и началось. — Я знал это еще тогда, когда она выходила за тебя замуж. Я ей сразу сказал, что ее ждут все печали и беды, которые только можно вообразить, и еще чуть-чуть сверх того. И посмотри, что получилось. Черт знает что получилось.
Луис медленно поднял голову и посмотрел на тестя, который возник рядом с ним, словно злой чертик из табакерки с кипой на голове; потом безотчетно взглянул туда, где стояла подставка с книгой для записей, и там же должна была стоять Рэйчел, но Рэйчел там не было.
На дневной церемонии народу было значительно меньше, и уже через полчаса Луис опустился на стул в первом ряду и сидел, тупо глядя в пространство и почти ничего не соображая (лишь изредка отмечая приторный, удушающий запах цветов). Он ужасно устал и хотел спать. И дело было не только в пиве, выпитом за обедом. Его мозг наконец приготовился отключиться. Наверное, это и к лучшему. Наверное, если поспать часов двенадцать-шестнадцать, он сможет хотя бы немного утешить Рэйчел.
Его голова склонилась на грудь, и теперь он видел только свои руки, безвольно повисшие между колен. Гул голосов действовал усыпляюще. Когда Луис пришел, он с облегчением отметил, что Ирвина и Дори не было в зале, но ему следовало бы догадаться, что их отсутствие — это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Где Рэйчел? — спросил Луис.
— С матерью. Где и должна быть, — ответил Гольдман торжествующим голосом, будто только что заключил крупную сделку. От него пахло виски. Причем сильно. Он стоял перед Луисом, как окружной прокурор перед заведомо виновным обвиняемым. Было заметно, что он нетвердо держится на ногах.
— Что вы ей сказали? — Луис начал тревожиться. Он знал, что Гольдман ей что-то сказал. Это читалось у него на лице.
— Ничего, кроме правды. Сказал, что так всегда и бывает, когда девочка выходит замуж против родительской воли. Я ей сказал…
— Вы так сказали? — недоверчиво переспросил Луис. — Нет, вы не могли ей такого сказать.
— Сказал даже больше, — отозвался Ирвин Гольдман. — Я всегда знал, что этим все и закончится… или чем-то подобным. Я сразу понял, что ты за тип. Понял с первого взгляда. — Он наклонился к Луису, обдав его парами виски. — Я тебя видел насквозь, жалкий ты докторишка. Сам ничто, ноль без палочки, а гонору выше крыши. Ты соблазнил мою дочь на идиотский, никчемный брак, потом превратил ее в посудомойку, а потом допустил, чтобы твоего сына задавила машина, словно… словно какого-то бурундука.
Большинство слов прошли мимо ушей Луиса. Он все еще думал о том, что этот старый козел мог сказать собственной дочери…
— Вы так сказали? — вновь спросил он. — Вы действительно так сказали?
— Надеюсь, ты будешь гореть в аду! — рявкнул Гольдман, повысив голос, и несколько человек обернулись к нему. Из налитых кровью глаз Ирвина Гольдмана брызнули слезы. Его лысина блестела в приглушенном, мягком свете флуоресцентных ламп. — Ты превратил мою славную девочку в посудомойку., лишил ее будущего, забрал от родителей… и допустил, чтобы мой внук погиб на дороге,
под колесами грузовика. — Его голос сорвался на крик: — Где ты был? Не мог оторвать задницу от стула, когда он играл на дороге? Думал о своих паршивых статейках? Чем ты был занят, говнюк? Вонючий засранец! Убийца детей! Убий…
Вот тогда все и случилось. У переднего ряда стульев в Восточном зале. Луис увидел, как поднимается его рука. Увидел, как задирается рукав пиджака, и из-под него выползает манжет белой рубашки. Увидел мягкий блеск запонки. Рэйчел подарила ему эти запонки на третью годовщину свадьбы, не подозревая о том, что когда-нибудь муж наденет их на похоронную церемонию еще неродившегося тогда сына. Его собственный кулак казался чужим — какая-то странная штука, прикрепленная к его руке. Кулак ударился о губы Гольдмана. Луис почувствовал, как они сплющились. Мерзкое ощущение. Как будто раздавил слизня. Удовлетворения не было никакого. Под губами тестя Луис ощутил твердо стиснутые зубные протезы.
Гольдман качнулся и сделал шаг назад. Задел рукой гроб Гейджа и слегка его сдвинул. Одна из набитых цветами ваз с грохотом свалилась на пол. Кто-то закричал.
Это была Рэйчел, рвавшаяся из рук матери, которая пыталась ее удержать. Все присутствовавшие в зале — человек десять — пятнадцать — замерли в страхе и замешательстве. После обеда Стив отвез Джада обратно в Ладлоу, за что Луис был ему благодарен. Он не хотел, чтобы Джад наблюдал эту сцену. Совершенно немыслимую.
— Не бей его! — закричала Рэйчел. — Луис, не бей моего отца!
— Поднять руку на старика — это мы можем, да? — пронзительно выкрикнул Ирвин Гольдман, обладатель всемогущей чековой книжки. Его разбитые до крови губы кривились в усмешке. — Поднять руку на старика — это мы запросто. Меня это не удивляет, гаденыш. Совершенно не удивляет.
Луис обернулся к нему, и Гольдман ударил его по шее. Это был неуклюжий, несильный, скользящий удар, но Луис его не ожидал. Горло взорвалось болью, и, как потом оказалось, еще часа два после этого Луису было больно глотать. Голова запрокинулась назад, и он упал на одно колено в проходе между рядами стульев.
Сначала цветы, потом я, подумал он. Как там у «Ramones»? Раз-два, марш вперед! Ему хотелось смеяться, но смеха не было. Из больного горла вырвался лишь слабый стон.
Рэйчел опять закричала.
Ирвин Гольдман с окровавленными губами шагнул к Луису, который так и стоял на одном колене, и со всей силы пнул его по почкам. Боль напоминала яркую вспышку. Луис уперся руками в пол, чтобы не растянуться на животе.
— Ты не справишься даже со стариком, мальчишка! — кричал Гольдман в горячечном возбуждении. Он пнул Луиса еще раз, снова целясь в почки, но промахнулся и попал в левую ягодицу. Луис вскрикнул от боли и на этот раз все же упал на ковровую дорожку, ударившись подбородком о пол и прикусив язык.
— Вот! — крикнул Гольдман. — Что-то я припозднился. Надо было отвесить тебе пинка, когда ты в первый раз заявился к нам в дом, скотина. Вот тебе! — Он снова пнул Луиса в зад и на этот раз попал по другой ягодице. Он плакал и ухмылялся. Только теперь Луис заметил, что Гольдман не брит — в знак траура. Распорядитель похорон уже бежал к ним. Рэйчел вырвалась из объятий миссис Гольдман и тоже бежала к ним, не переставая кричать.
Луис неуклюже перекатился на бок и сел. Тесть попытался пнуть его снова, но Луис схватил его за ногу двумя руками — схватил крепко-крепко, словно футбольный мяч — и со всей силы оттолкнул от себя.
