— Я не думаю ничего, — не сумев справиться с раздражением, резковато ответил Куарт. — Думать — не моя работа.
Ему вспомнился один из псалмов: «…дерзнул он прикоснуться к Святыне, и Господь, разгневавшись за дерзость его, поразил его, и умер он на месте, рядом со Святынею…»
Макарена опустила голову. Ее пальцы теребили так и не закуренную сигарету, и частицы табака сыпались на пол.
— Дон Приамо никогда не сделал бы такого.
Куарт покачал головой, но ничего не сказал. Он думал о мертвом Онорато Бонафе в исповедальне, пораженном беспощадным гневом Всемогущего. Насколько он представлял себе отца Ферро, именно тот мог сделать такое.
Без четверти одиннадцать. Прислонившись к столбу фонаря под Трианским мостом, Селестино Перехиль слушал удары часов, не отрывая взгляда от огоньков, отражавшихся в черной воде реки. Конусы света от фар проезжавших по мосту машин скользили по желтым перилам, по аркам и каменным опорам, по деревьям и кустам аллеи Христофора Колумба возле «Маэстрансы». Но внизу, на берегу, все было спокойно. Отклеившись от фонарного столба, Перехиль нырнул под мост и направился к старым аренальским причалам. Бриз, долетавший со стороны Санлукара, начал слегка морщить темную поверхность Гвадалквивира, и ночная свежесть приободрила подручного Гавиры. После волнений последних часов наконец-то, кажется, все приходило в норму, и даже его язва вроде бы решила пойти на мировую. Встреча была назначена на одиннадцать, возле кораблика, где ожидали дон Ибраим и его товарищи, и сам Гавира надавал Перехилю целую кучу инструкций, как и что следует сделать, чтобы все прошло без сучка без задоринки: придут сеньора и высокий священник, а ему, Перехилю, надлежит только проследить, чтобы им благополучно передали старика. Они должны забрать его с «Канела Фина» и спрятать в одном из заброшенных портовых складов, ключ от которого лежал в кармане у Перехиля, Что касается денег для трех негодяев, Перехилю стоило некоторого труда уговорить шефа раскошелиться; однако срочность дела и желание банкира поскорее отделаться от старого священника облегчили ему задачу. С довольной усмешкой Перехиль похлопал себя по животу: четыре с половиной миллиона в десятитысячных банкнотах были спрятаны у него под рубашкой, прижатые резинкой трусов; а дома у него лежали еще пятьсот тысяч, которые ему удалось выцыганить у шефа в последний момент под предлогом необходимых расходов на окончательное улаживание дела.
Денежный корсет вокруг талии заставлял его держаться неестественно прямо, однако это было всего лишь временное неудобство, так что он принялся весело насвистывать. За исключением двух-трех парочек и одинокого рыболова, набережная до самых причалов была пустынна. В камышах у берега квакала лягушка, и Перехилю даже понравились эти звуки. Над Трианой вставала луна, и мир был прекрасен. Без пяти одиннадцать. Он ускорил шаг. Ему хотелось поскорее покончить с этим делом и отправиться прямиком в казино — посмотреть, что можно сделать, имея в кармане полмиллиона. Впрочем, подумал он, пять тысяч дуро нужно будет приберечь для вечеринки с Черной Долорес.
— Эй, Перехиль! Вот так сюрприз.
Он остановился как вкопанный. Две сидевшие на одной из каменных скамеек фигуры при его приближении встали. Одна — худая, высокая, зловещая: Цыган Майрена. Другая — небольшая, изящная, с точными движениями танцора: Цыпленок Муэлас. Облако закрыло луну, а может быть, это вдруг заволокло туманом глаза Перехиля. Перед ним заплясали черные точки, а его язва, мигом проснувшись, рванула с места в карьер. Ноги у него стали ватными. «Обморок, — подумал он. — Сейчас я грохнусь в обморок».
— Угадай, какой сегодня день.
— Среда, — едва слыша сам себя, пробормотал он, но все же сделал слабую попытку возразить: — У меня остался еще один день.
Две тени приблизились. На темном фоне каждой из них — у одной повыше, у другой пониже — светилась огненная точка сигареты.
— Плохо у тебя с бухгалтерией, — сказал Цыган Майрена. — У тебя остался один час, потому что четверг начинается сегодня ночью, ровно в двенадцать. — Он зажег спичку; язычок огня выхватил из темноты руку с обрубком мизинца и циферблат часов. — Один час и пять минут.
— Я заплачу, — выдавил из себя Перехиль. — Клянусь вам.
Послышался дружелюбный смех Цыпленка Муэласа.
— Ну конечно. Поэтому мы посидим тут, на этой скамейке, все втроем. Составим тебе компанию, пока наступает четверг.
В полной панике Перехиль огляделся по сторонам. Воды реки — это не убежище: с таким же успехом можно пытаться скрыться, удирая по пустынной набережной. В принципе сумма, которая была при нем, могла бы временно решить проблему, но имелось два «но»: во-первых, она не покрывала полностью долга Перехиля ростовщику, а во-вторых, он не сумеет оправдаться в ее потере перед Пенчо Гавирой, которому задолжал уже в общей сложности одиннадцать миллионов. Это не считая похищения старого попа, назначенной встречи с сеньорой и долговязым священником и того, какие лица будут у дона Ибраима, Удальца из Мантелете и Красотки Пуньялес, если он оставит их с носом. А плюс к тому — мертвец в церкви, полиция и целый букет прочих прелестей. Он снова посмотрел на черную поверхность реки. Ей-богу, дешевле будет прыгнуть в воду и утопиться.
Он испустил глубокий, очень глубокий вздох и достал пачку сигарет. Затем взглянул на высокую тень, потом на маленькую, смиряясь с неизбежным. В конце концов, кто не рискует, тот не пьет шампанское, подумал он.
— У вас есть спички?
Цыган Майрена еще не успел чиркнуть спичкой, как Перехиль уже во весь дух несся по причалу назад, к Трианскому мосту, несся так, словно от этого зависела его жизнь. Впрочем, так оно и было.
На какое-то мгновение ему показалось, что он спасен. Он бежал, стараясь дышать равномерно — раз-два, раз-два; кровь колотилась в висках и в сердце, а легкие жгло так, будто их выдирали из груди и выворачивали наизнанку. Он мчался почти вслепую, слыша сзади топот четырех ног, ругань Цыгана Майрены, сопение Цыпленка Муэласа. Пару раз ему показалось, что его хватают за плечи и за ноги, и, обезумев от ужаса, он припустил еще быстрее, чувствуя, как увеличивается расстояние между ним и его преследователями. Огни автомобилей на мосту быстро приближались. Лестница, смутно вспомнил он. Там есть лестница, где-то слева, а наверху уже улицы, огни, машины, люди. Он свернул направо, приближаясь к стене наискосок; что-то ударило его в спину, и он, вскрикнув, еще прибавил ходу. Вот она, лестница: он, скорее, угадал, чем увидел ее очертания в темноте. Он сделал последнее усилие, но ему становилось все труднее координировать движения ног. Они цеплялись за что-то, спотыкались, земля уходила из-под них. Легкие болели, как одна сплошная живая рана, и не находили воздуха, чтобы вдохнуть. Так он добрался до подножия лестницы и успел мельком подумать, что, может быть, ему все-таки удастся. Тут силы покинули его, и он рухнул на колени как подстреленный.
Он был едва жив. Намокшие от пота банкноты под рубашкой прилипли к телу. Он перевернулся на спину, откинул голову на первую ступеньку, и все звезды завертелись перед ним вместе с темным небом, как на ярмарочном аттракционе. Куда делся весь кислород, подумал он, прижимая одной рукой сердце, чтобы оно не выскочило через раскрытый рот. Рядом с ним, сопя, привалившись к стене, Цыган Майрена и Цыпленок Муэлас старались перевести дух.
