Книга Кожа для барабана, или Севильское причастие, страница 115. Автор книги Артуро Перес-Реверте

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Кожа для барабана, или Севильское причастие»

Cтраница 115

Тут начался уже полный тарарам. Услышав шум, Красотка Пуньялес вышла из каюты посмотреть, в чем дело, и лицом к лицу столкнулась с молодой герцогиней; а в это время банкир Гавира, несомненно, чтобы расквитаться за удар, полученный от Удальца, набросился на дона Ибраима с самыми худшими намерениями. Высокий священник, нерешительно взглянув на железную трубу, которую держал в руке, бросил ее на пол и отступил на несколько шагов, чтобы избежать кулаков Удальца, наскакивавшего на все, что двигалось, включая и свою собственную тень.

— Спокойствие! — взывал дон Ибраим. — Спокойствие!

У Красотки Пуньялес началась истерика; оттолкнув молодую герцогиню, она кинулась на банкира Гавиру, растопырив пальцы с острыми ногтями, готовая выцарапать ему глаза. Гавира, отнюдь не по-джентльменски, влепил ей пощечину, от которой она снова влетела в каюту, откуда только что вышла, и, шурша накрахмаленными оборками в крупный горох, рухнула у самого стула, на котором, связанный, с завязанными глазами, сидел старый священник, выворачивая назад голову, чтобы понять, что происходит. Что же до дона Ибраима, то полученная Красоткой пощечина разом покончила с его примиренческими настроениями, подействовав на него, как красная тряпка на быка. Покорившись неизбежному, толстый экс-лжеадвокат перевернул стол, наклонил голову, как его учили Кид Тунеро и дон Эрнесто Хемингуэй в гаванском баре «Флоридита», и, издав боевой клич — он выкрикнул «Да здравствует Сапата!» [64] , потому что это было первое, что пришло ему в голову, — швырнул свои сто десять килограммов на банкира, головой в живот, отчего тот отлетел в противоположный угол кубрика — как раз в тот момент, когда Удалец своей мощной правой ударил священника в лицо, а тот, чтобы не упасть, схватился за лампу. Сноп искр из вырванных с корнем проводов — и катер погрузился в темноту.

— Красотка! Удалец! — задыхаясь крикнул дон Ибраим, пытаясь отцепить от себя руки банкира.

Что-то сломалось с громким треском. Со всех сторон слышались крики и удары, наносимые в темноте. Кто-то — наверняка высокий священник — навалился на экс-лжеадвоката и, прежде чем тот сумел подняться, так двинул ему локтем в лицо, что у него искры из глаз посыпались. Черт бы побрал всех священников, и эту их дурацкую идею насчет подставления другой щеки, и ту шлюху-мать, которая их родила. Чувствуя, как из носа капает кровь, дон Ибраим пополз на четвереньках, волоча брюхо по полу. Было страшно жарко, да и собственный жир не давал ему дышать. В дверях на мгновение обрисовался силуэт Удальца, по-прежнему молотящего кулаками куда попало. Снова удары, снова крики, снова что-то рассыпалось в щепки. Туфля на каблуке наступила на руку дона Ибраима, и следом на него рухнуло чье-то тело. По шороху оборок и запаху «Мадерас де Орьенте» он немедленно узнал Красотку Пуньялес.

— К двери. Красотка!.. Беги к двери!

Он кое-как поднялся, не выпуская руки, которую нашарил в темноте, ударил кулаком — сильно промахнувшись — кого-то, вставшего на его пути, и с энергией, порожденной отчаянием, потащил Красотку в рубку и дальше на палубу. Окончательно запыхавшись, он и сам оказался там и увидел Удальца, скачущего вокруг штурвала, лупя кулаками по его брезентовому чехлу, как по боксерской груше. Совершенно обессиленный, чувствуя, что его сердце вот-вот оборвется, и уверенный, что с минуты на минуту у него случится инфаркт, дон Ибраим схватил Удальца за руку пониже плеча и, не выпуская руки Красотки, буквально поволок обоих к трапу. Они спрыгнули на причал, и дон Ибраим, толкая их впереди себя, погнал дальше. Растерянная, оглушенная Красотка рыдала, уцепившись за его руку. Рядом с ней, набычившись и дыша через нос — гоп, гоп, — Удалец из Мантелете продолжал размахивать кулаками, нанося удары теням.


Они вывели отца Ферро на палубу и уселись рядом с ним, помятые, растерзанные, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. Они нашли фонарь, и в его свете Куарт увидел распухшую скулу Пенчо Гавиры и его начинающий заплывать правый глаз, перепачканное лицо Макарены с небольшой царапиной на лбу, кое-как застегнутую сутану и почти двухдневную жесткую седую щетину отца Ферро. Сам Куарт находился не в лучшем состоянии: от удара, нанесенного ему типом, похожим на боксера, перед тем как погас свет, у него заклинило с одной стороны нижнюю челюсть, а в ухе стоял весьма неприятный шум. Кончиком языка он ощупал зубы, и ему показалось, что один качается. О Господи.

Должно быть, все это выглядело довольно странно. Палуба «Канела Фина», заваленная обломками стульев, огни Ареналя над парапетом, ниже по берегу, за акациями, подсвеченная Золотая башня. И Гавира, Макарена и сам Куарт, сидящие полукругом вокруг отца Ферро, из уст которого никто из них еще не услышал ни слова, ни стона. И даже не заметил никаких проявлений благодарности. Старый священник смотрел на черную поверхность реки — смотрел словно откуда-то издалека.

Первым заговорил Гавира. Точный в движениях, очень спокойный, он набросил на плечи пиджак и, подчеркнув, что не снимает с себя ответственности, рассказал о Селестино Перехиле и о том, как неверно тот понял его указания. Из-за этого, собственно, он, Гавира, и явился сегодня ночью сам, чтобы по мере возможности исправить причиненное зло. Он готов предложить отцу Ферро любое удовлетворение, включая четвертование Перехиля, когда тот появится на горизонте; однако лучше сразу же внести ясность: отношение его, Гавиры, к проблеме церкви Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, остается неизменным. Одно — это одно, а другое — это другое, подчеркнул он. После чего сделал паузу и, ощупав вспухшую скулу, закурил сигарету.

— Таким образом, — закончил он после нескольких секунд молчания, — я снова отхожу в сторону.

Больше он не сказал ничего. Дальше заговорила Макарена. Она подробно рассказала обо всем, что произошло в отсутствие отца Ферро, и тот слушал ее без малейшего признака волнения — даже когда она говорила о смерти Онорато Бонафе и о подозрениях полиции. Следуя логике событий, затем в разговор вступил Лоренсо Куарт. Теперь отец Ферро смотрел на него.

— Проблема заключается в том, — сказал Куарт, — что у вас нет алиби.

В свете фонаря глаза старого священника казались еще более темными и непроницаемыми, чем обычно.

— Зачем мне алиби? — спросил он.

— Видите ли, — Куарт наклонился к нему, оперевшись локтями о колени, — есть, так сказать, критический отрезок времени — критический в смысле смерти Бонафе: между семью или половиной восьмого вечера и девятью. Более или менее. Все зависит от того, в котором часу вы заперли церковь… Если бы имелись свидетели того, чем вы занимались в течение всего этого времени, было бы просто великолепно.

Как все-таки трудно с этим стариком, в который раз подумал он про себя, пока ожидал ответа. Эти обкромсанные седые волосы, этот широкий нос, это лицо, словно выкованное сильными, но не слишком точными ударами молота. Свет фонаря еще больше подчеркивал грубость этого лица.

— Никаких свидетелей нет, — сказал отец Ферро.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация