Я даже не заметил ухода Эдика, тетрадь у меня дрожала в руках и давала моим мыслям таинственное направление в темноту, в кромешную темноту пошатнувшегося рассудка моего бедного коллеги…
Уже ближе к ночи я услышал телефонный звонок и, подняв трубку, страшно удивился взволнованному голосу Эдика Хаскина.
– Ты, знаешь, – говорил он, судорожно выдыхая воздух, – кто-то неизвестный разграбил квартиру Штунцера!
– Вот это да! – удивленно пробормотал я.
– Может, его паранойя имеет какие-то реальные корни, – предположил Эдик, – впрочем, это нисколько не отрицает имеющейся у него некрофилии.
– Да, да, конечно, – согласился я и тут же в своей поспешности опять почувствовал гадкое перевоплощение себя в некоего карьериста, у которого все чувства рассеиваются от одного только страха потерять свое могущественное кресло.
– Ты чего молчишь?! – спросил Эдик.
– Даже не знаю, что сказать!
– Ерунда! Ты лучше подумай об устройстве своего учреждения. Ильин ведь пенсионер и долго не протянет. Так что тебе уже сейчас надо думать о кадрах!
– Откуда ты все знаешь?! – опять удивился я.
– Если бы я ничего не знал, то ты вряд ли бы смог занять кресло Штунцера, – самодовольно выразился Эдик.
– Премного благодарен, – усмехнулся я в трубку.
– Ладно, брат, ты не сердись, мало ли чего не бывает, – вздохнул и погрустнел Эдик, – сам ведь знаешь, что от этих знаний одни переживания и нервы!
– Н-да, – в свою очередь вздохнул я, – кстати, а где сейчас находится Штунцер?!
– В отдельной палате, – уже весело ответил Эдик, – с кондиционером и телевизором. В общем, маленький рай в больничных стенах для коллеги!
– И все-таки мне его жалко!
– Как ни парадоксально, мне тоже, – признался Эдик.
И мы замолчали, просто думая в трубку каждый о своем.
– Ну, ладно, – вздохнул еще раз Эдик, – прощевай, и еще ты уж там долго-то не сиди, насидишься еще, к тому же завтра рабочий день! Или ты никак от его дневника оторваться не можешь, так мы завтра копию с него снимем!
– А с человека копию снять можно?! – спросил я у Эдика.
– Если ты имеешь в виду клонирование, то нельзя, – немного помолчав, ответил Эдик, – хотя Бог все может!
– На то он и Бог, – ответил я, и мы пожелали друг другу спокойной ночи, хотя я опять сел в кресло Штунцера и взял в руки его дневник в черном кожаном переплете. Просто у меня не было сил оторваться от всей этой жути, уж больно загадочно и сказочно при ее чтении шевелились у меня мозги. Только ветер за окном и этот бред…
12. Параноидально-аберрационные
[5]
видения из личного дневника Штунцера
Из морга я всегда выходил далеко за полночь. Конечно, было ужасно боязно ожидать нападения от кого-то неизвестного, но я отовсюду слышал голоса и сигналы, а самое главное, почти всегда узнавал на улице своих преследователей. В эту ночь, как назло, горела яркая луна, и поэтому идти темными улицами было бесполезно. Я даже подумывал остаться в морге, чтобы еще раз испытать счастье в объятьях спящей Эльзы, но неожиданно зайдя за угол 13-этажного дома, вдруг увидел мужчину, сидящего возле дерева на тротуаре. Его голова была как-то странно запрокинута, а из раскрытого рта то и дело вылетали мухи.
Приблизившись к нему, я со страхом обнаружил, что на лбу у него чернело круглое отверстие в диаметре 12 миллиметров, по краям которого различалось черное напыление пороха, из чего я сделал вывод, что выстрел был произведен в упор и совсем недавно, так как из отверстия еще вился легкий дымок. Очевидно, выстрел был произведен несколько секунд назад и убийца где-то еще рядом.
– Только что грохнули! – поделилась со мной впечатлениями страшненькая старушка, уже успевшая повязать себе на голову черный платок.
– А за что?! – спросил я почему-то, скорее всего от волнения.
– А бес его знает! Я уж милицию по телефону вызвала! – вздохнула старушка и громко высморкалась в край своего черного платка.
«Только милиции мне и не хватало», – с тревогой подумал я и быстро удалился за угол.
– Ты куда это, мил человек?! – громко окликнула меня старушка, и в ту же минуту послышался вой милицейской сирены. Я же сосредоточенно продолжал убегать к себе домой. Как я понял, моих убийц и преследователей стало слишком много.
За углом в темноте я за что-то вдруг запнулся и упал. Придя в себя, я увидел чей-то обнаженный женский труп, но вглядываться в лицо не стал и, вскочив, бросился сломя голову к проспекту Свободы.
В переулке я услышал сзади чей-то топот ног и, оглянувшись, увидел, что за мной бегут двое незнакомых мужчин в черных плащах. Кажется, это были не милиционеры, во всяком случае, они мне не кричали: «Стой!» Они просто и хладнокровно преследовали меня как свою добычу.
– Сукины дети! – крикнул я от страха и чуть не обмочился, но все же стерпел и продолжил свой бег. Выбирать мне было не из чего, сзади меня догоняла моя же назойливая смерть, а поэтому надо было суметь куда-нибудь вылететь наружу, чтобы уйти из вечного потока хотя б на миг, пока не вскрыли дверцу в мой собственный несчастный организм…
Выбежав в каком-то диком смятении на проспект Свободы и еще раз оглянувшись на двух широкоплечих верзил в черных плащах и шляпах, как на двух вестников моей же смерти, я выпрыгнул на дорогу со вскинутой кверху рукой, торчащей в свете фар как признак моей беззащитности! И выпрыгнул не просто на дорогу, а перед летящей иномаркой с фарами – зажженными глазами, которые в упор меня съедали, ослепляя тут же до конца и не давая ужасу забыться!
И я почувствовал в секунде облегчение, заслышав визг знакомых в прошлом тормозов, я и не помню, как в машину-то ворвался, как дверцу иномарки распахнул и мигом бросился на мягкое сиденье.
– Сиденье как съеденье – не простое совпаденье, – говорил я сам с собою.
Впрочем, блондинке за рулем не надо было объяснять мое состояние. Я кляцал зубами, как волк от мороза, а с рожи по коже холодного пота капли безмолвно лились. Ей не надо также было объяснять, от кого я спасаюсь в такое опасное время, она уже успела заметить двух незнакомцев, машущих нам пистолетами и активно разевающих свои голодные рты, из которых то и дело вылетали мухи.
С жутко яростным визгом машина сорвалась, как будто крыша, впрочем, моя крыша сорвалась еще раньше…
Мы неслись по улице, как в небо, минуя черту, за которой Дьявол еще не успел раскинуть своих сетей, ибо последний день еще не наступил, а настоящая опасность миновала, потому что все еще оставалась там, в сумерках нарастающей ночи, в корнях того дерева, у которого сложил свою голову тот несчастный и незнакомый мне, и на углу, где была убита та же несчастная и незнакомая мне…
